Выбрать главу

3 Намерение освободить крестьян, к чему уже приступлено в Эстонии — согласно Крестьянскому Положению, 23 мая 1816 г. эстляндским крестьянам предоставлялась личная свобода, но без земельного надела.

198. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ (?)

3 (15) ОКТЯБРЯ 1816 г.

30S

<. .) Честь имею уведомить Ваше Превосходительство о не­коем деле, а лучше сказать о puntiglio, сего великого двора с Соединенными Штатами. Сии последние еще до получения тех депеш, про которые я сообщал вам, прислали в Кронштадт наро­читый корвет со всеми судебными бумагами, относящимися к об­винению русского консула в Филадельфии г-на К.1 По имеющимся свидетельствам, он обольстил несчастную девицу двенадцати лет, которая служила у него в доме нянькой собственного его ребенка. Двадцать один присяжный решили, что есть основания для обви­нения, после чего мировой судья отправил консула в тюрьму, но уже через несколько часов магистры применили к нему Habeas Corpus <...)

1 Г-н К■ — Николай Яковлевич Козлов, дипломат. Чиновник миссии в Кон­стантинополе (1805—1806), генеральный консул в Филадельфии (1811—1818).

199. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ

17 (29) ОКТЯБРЯ 1816 г.

<. .) Весь мир, г-н Граф, находится как бы в состоянии дето­рождения, если мне позволительно употребить таковое сравнение. Ничто не остается на своем месте, и в России быть может, даже более, нежели в иных местах. У Императора есть все, дабы про­извести великие перемены: огромная сила ума и.даже тела, ибо сия последняя необходима, чтобы вынести сей тяжкий труд; кро­ме сего, вера в себя после достигнутых блестящих успехов; пол­ное понимание существующих злоупотреблений и великое желание устранить оные, равно как и совершеннейшая свобода от вся­ческих предрассудков. Тысяча прочих обстоятельств, о которых было бы слишком долго рассуждать, присовокупляются к сим личным качествам, и все это подает уверенность, что сие царство­вание сделает Россию совершенно иной, нежели была она при восшествии его на трон. Дай Бог, чтобы все переменялось только к лучшему! <. .)

200. П. В. ЧИЧАГОВУ

18 (30) НОЯБРЯ 1816 г.

Любезнейший мой адмирал,

Объясните, как могло случиться, что, постоянно вспоминая о вас, я так долго не писал к вам. И вправду, достойный друг мой, если вам понятно сие, объясните это мне, ибо сам я совер­шенно сего не понимаю. Я впал в какую-то не имеющую даже на­звания бесчувственность и сделался совершенным отшельником. Пресеклось множество моих знакомств, и я почти совсем перестал писать письма. Оставшись лишь со своим семейством и книгами, наблюдаю я за течением часов, проходящих с убыстряющейся ско- ростию, подобной движению физических тел. Однако же, узнав, что братья мои виделись с вами, а один из них 1 даже в Караманье и предлагал вам купить это имение, сколь завидозал я дорогому моему аббату, имевшему удовольствие видеться и говорить с вами. Как вы нашли сего отверженного прелата, являющего собой пе­чальный обломок варфоломеевского избиения духовенства, но Ко­торого не смогли все-таки лишить ни головы, ни сердца? И что вы скажет» об этой игре Фортуны, приведшей вас не только в Турин, но именно на тот постоялый двор, куда только что приехал мой брат? Это уже просто какой-то роман. Они, несомненно, много го­ворили с вами о разразившейся здесь надо мной буре, но, пола­гаю, мнения их не могли быть правильными. Если ваш августей­ший повелитель и верил какое-то время, будто я недоброжела­тель его Церкви, он имел полную возможность удостовериться, что я никоим образом не выступал против нее. Мы объяснились на сей счет, и, уверяю вас, г-н адмирал, не будь у меня семьи, я здесь и окончил бы свои дни. Но как отцу семейства мне совер­

шенно :сна необходимость возвратить детей своих в отечество. Посему просил я об отзыве, и Его Величество соблаговолил осво­бодить меня от моей должности с начала сентября, а потом, по причине путешествия Императора, в мае будущего года. Хотя и нельзя сказать, что в России совершенно невозможно отыскать хоть какие-то злоупотребления и тягости, я, тем не менее, привя­зался к сек стране. Мне дороги мои книги, мой стол, мое кресло и вообще тысяча вещей, которые не имеют даже имени. Мне не хо­чется съезжать с места и говорить всему, что я каждодневно вижу уже пятнадцать лет: «Прощайте навсегда».

20*
307

Впрочем, если опять обратиться к физике, со мною будет то же самое, что и с телом, выброшенным с одной планеты на другую. Сначала оно поднимается, а потом падает. Истинно болезненным для меня окажется только отделение, но вскоре противуположное притяжение окажет свое действие в соответствии с обычным зако­ном квадратов. — И насколько таковое притяжение увеличится при мысли о том, что возвращение даст мне счастливую возмож­ность свидеться с вами! Я не знаю ваши планы, но если ока­жемся мы оба одновременно в Италии, мне будет совершенно не­обходимо обнять зам и вместе с вами вспомнить о вечерах на большой набережной, о прогулках в Петергоф, о стольких усла­дительных часах и стольких печальных переживаниях! Обращаясь к сему навсегда ушедшему времени, я чувствую, как сердце мое сжимается, словно промеж двух досок, и готово разорваться. <.. .> Пора уже заканчивать это письмо, но прежде хочу сообщить вам, что Король удостоил меня назначением в должность первоприсут­ствующего высшего суда. Я еще не знаю, где это будет и предпо­лагается ли сей чин в качестве приготовительного к более высо­кому. Родольф мой (и ваш тоже) теперь подполковник генераль­ного штаба. В этом отношении я вполне доволен Он поручает мне передать вам тысячу нежностей и почтительных поклонов и не менее моего жаждет свидеться с вами. Он увозит отсюда на­градную шпагу «За храбрость» и знание русского языка, чем вы сможете воспользоваться, чтобы говорить с ним дурно обо мне в моем присутствии, ибо и через пятнадцать лет я знаю лишь одно слозо: хорошо, каковое надобно каждую минуту, дабы хвалить все, что только ни делается. — Тысячу и тысячу раз до свидания, г-н адмирал, обнимаю вас от всего сердца с тем сладостным чув­ством печали, для изображения коего я не нахожу слов.