Саси, Луи Исаак Леметр, де (1613—1684)—французский богослов и писатель. Автор перевода Библии на французский язык, который был начат им во время трехлетнего заключения в Бастилии.
* Карьер, Луи (1662—1717)—французский богослов. Автор комментариев к французскому переводу Библии.
203. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ <1816 г.)
Г-н Граф,
Судя по одной фразе в последнем письме Вашего Превосходительства, я вижу, что вы почти еевсем не представляете, каково положение католической религии в сей обширной Империи. Дело сие величайшей важности, и пусть Его Величество не сетует на меня за желание вполне оное разъяснить.
Ваше Превосходительство имели возможность прочесть в официальных публикациях по поводу выдворения иезуитов, что Россия всегда отличалась духом терпимости. О сем, конечно, очень хорошо рассуждать, и скажу вам, г-н Граф, более того: я твердо уверен, что Его Императорское Величество совершенно в сие верит, ибо, как я уже имел честь писать Вашему Превосходительству, во всем свете нет такого государя, который столько же не уважал бы свободу совести. Но на самом деле ничего такого нет, и можно сказать, не греша противу истины, что католическая религия лишь .терпима в России.
Но если Ваше Превосходительство желает доподлинной точности, необходимой в такого рода делах, католическая религия здесь отнюдь не есть религия терпимая, но, как и протестантизм, религия государственная, хотя ни та, ни другая не являются господствующими, что, впрочем, совсем другое дело. Религией терпимой называют ту, которая устанавливается либо силой, либо хитростью: таковы протестанты во Франции и раскольники в России. Но когда государь путем завоевания или уступок приобретает новые владения с уже установившейся религией, речь тогда идет не о терпимости, а о праве. Я поделился таковыми соображениями с некоторыми из здешних светлых голов, и все они были немало поражены,.
Припоминаю, как года три тому назад министр вероисповеданий князь Александр Голицын, коему сейчас мы скольким обязаны, прямо сказал мне: «Действительно, это так и есть, просто я никогда о сем не думал».
Но я хотел бы в разъяснение к сему добавить, что ежели католическая религия терпима в обыкновенном смысле сего слова, это на самом деле означает, что она вовсе не терпима.
Любая религия не может почитаться терпимою, если нарушается ее дух, ее догматы и ее правила. Его Величество, наш повелитель, несомненно, не почитал бы себя терпимым к евреям, если бы принуждал их в своих владениях есть свинину и работать по субботам. Но ведь именно нечто подобное происходит здесь с нами.
В синагоге разрешается говорить, что Иисус Христос был сыном солдата, а в мечети — вопрошать: «Как у Бога мог быть сын, если он не имел жены?» Одно из сих богохульств содержится в Талмуде1, другое — в Коране. Никто в сие не вмешивается и ни на что не жалуется.
Но если католический проповедник говорит: «Вне Церкви нет спасения!», мирские власти призывают его к ответу, выговаривают ему и велят впредь представлять на рассмотрение свои проповеди. «Он выказывает неуважение к нашей религии». Как будто, трактуя Спасителя бастардом, ему не выказывают несколько меньшее почитание! Если кто-то не желает что-либо выслушивать в терпимой государством церкви, он вполне может не ходить туда.
В свое время Его Императорское Величество повелел, чтобы память генерала Моро почтили надгробным словом, и отец иезуит Розавен, коему сие было поручено, принужден был явиться к военному губернатору и прочесть ему заранее свою речь. Для нас проповедь, сочиненная генералом, — это все равно что епископ, командующий на плацу, но здесь никто сим не оскорбляется, ибо они с легкостию переносят обычаи одной Церкви на другую.
Вашему Превосходительству достаточно известно, что главный догмат католицизма заключается в верховенстве Римского Первосвященника. Без него, на наш взгляд, нет истинного христианства. Такая религия есть монархия; идея вселенской (католической) религии без единого глазы — это то же самое, что Российская Империя без Императора. Когда нам говорят: «Вполне достаточно и синода», мы отвечаем: «Не более достаточно, чем сената». Для нас непереносима никакая идея, которая хоть в какой-то степени изменяет монархическое единство; я не хочу доказывать, правы мы или нет, сейчас речь не о том. Я лишь говорю, что мы думаем именно так, и нельзя говорит о терпимости там, где нетерпим сей догмат.