3 КАВАЛЕРУ де РОССИ
14 (26) ДЕКАБРЯ 1804 г.
<. .) Сделав все зависящее от меня, погрузился я в бесплодное ожидание. Zafstra (завтра) — вот страшный пароль сей страны. '<• • •>
Прежд^ всего, стоял главный вопрос, упорствовать ли нам в стремлении следовать за вероломной Австрией или же объединиться противу нее вместе с Францией; признаюсь, несмотря на крайнее мое отвращение к сей первейшей державе (ибо более всего на свете ненавижу облеченную силой глупость), я встал бы все-такр на сторону морали. Мы недостаточно сильны, чтобы быть подлецами: предоставим сию честь Пруссии. Воистину это было отменное зрелище: шурин Людовика XVIвступающий в союз с его палачами. Не думайте, что для нас сохранялась возможность нейтралитету, во всяком случае в то время. А разве не ясно, что, потеряв уважение и дружбу других держав, мы предались на милость сих разбойников, которые принудили нас глотать змею унижения. Что воистину печалит меня, так это наш посмертный союз с Францией, когда мы отдали честь без всякой для себя пользы — наиглупейшая изо всех возможных сделок в свете2. Впрочем, здесь у нас есть некоторые извинения. Теперь стало весьма модным жаловаться на королей, а мне представляется, что у самих королей есть более причин быть недовольными своими народами. Что можно совершить великого с мелкими людьми? Философия XVIII столетия так иссушила сердца, что всякая великая мысль почитается пустым мечтанием. Если имел бы я честь быть в 1789 году влиятельным министром, то, конечно, не смог бы сохранить трон (однако пытался бы). Но коли уж суждено было ему пасть, я бы постарался, чтобы падение его сопровождалось таким громом, который вписал бы нас в блестящую страницу истории. Согласитесь, г-н Кавалер, разве не был бы я осужден, проклят и предан анафеме за это всеми великими нашими политиками? Разве можно сомневаться, что они говорили бы, надув щеки: «Вот куда привел нас сей безумец; без него мы жили бы спокойно; надобно и кормить волков, и спасать овец, дружить со всем светом и плыть промеж двух течений».. <. .)
Г-н Кавалер, нужен был сошедший с неба ангел, который сказал бы им: «Слепцы! Ежели поступили бы вы по-иному, то хотя бы пали с честию». Но поелику таковые чудеса в наше.время не случаются, министр сей остался бы sub reatu [32] и вместо того, чтобы сказать: «Он сохранил честь», — про него стали бы говорить: «Он погубил Пьемонт». Я никогда не забуду, как Король собственноручно нацеплял трехцветную кокарду, но утверждаю, что в этом меньше вины кабинета, нежели народа и даже власть имущих, которые не сумели подняться до высших понятий.
Упрек мой не противу одних только пьемонтцев, коим никто более меня не воздавал справедливость за таланты, ум и предприимчивость, хотя гордость иногда застилала им глаза. Надобно винить век, когда все за исключением преступлений так измельчало. <...)
2 Шурин Людовика XVI — римско-германский император Леопольд II (1747—1792), занимал престол с 1790 г. К Французской Революции относился с осторожностью и не предпринимал против нее активных действий.
3 21 сентября 1802 г. Пьемонт, входивший в Сардинское королевство, был присоед^ен к Франции. «Чтобы удовлетворить русского царя, сардинскому королю было обещано вознаграждение. Но дело затянулось. Сначала Бонапарт предложил в обмен Парму и Пьяченцу, но потом раздумал и отдал их одному испанскому инфанту. Впоследствии он предложил сардинскому королю только Сиенну, Орбителло и пенсию в 500 ООО ливров. Требования русского царя в пользу Карла Эммануила удивляли Бонапарта. „Казалось бы, — сказал он однажды, — это дело должно интересовать императора Александра ровно столько же, сколько меня, первого консула, интересуют персидские дела"» (История XIX века/Под ред. Проф. Лависса и Рамбо. М„ 1938. Т. 1. С. 95).
26 ДЕКАБРЯ 1804 г.
<. .) Может быть, ты читала в Библии, милая моя Адель, что «сильная женщина возлагает на себя труды самые тяжкие, и пальцы ее держат веретено». А что скажешь ты о Фенелоне1, который с присущей ему мягкостью говорит: «Сильная женщина прядет, не показывается на глаза, повинуется и молчит». Или еще одно суждение, мало похожее на предыдущие, но имеющее, тем не менее, свою цену: это мнение Мольера2, сочинившего комедию «Ученые женщины». Неужели ты думаешь, что великий сей комик, сей непогрешимый судья всего, достойного осмеяния, стал бы писать о сем предмете, ежели не был бы уверен, что звание ученой женщины есть, в сущности, насмешка? Самый большой порок для женщины, милое мое дитя, быть мужчиной. И дабы не было и тени помышления о сем, надобно вполне подчиниться Соломону3, Фене- лону и Мольеру; троица сия непогрешима. Храни тебя Бог принимать дела твоего пола только со стороны вещественной, которая сама по себе ничего не значит; дела сии должны показывать, что ты есть женщина, в этом их важность. Есть тут и весьма тонкое, но совершенно невинное кокетство. Видя, как ты увлечена шитьем, скажут: «Подумайте только, ведь сия юная особа читает Клоп- штока 4 и Тасса 5!» А когда застанут тебя за Клопштоком и Тас- сом, будут говорить: «Поверите ли, что она превосходно шьет?» (...)