Кавалергарды несут службу только внутри дворца; они следуют за Императором по торжественным дням, проходят через посольскую залу и стоят вместе с фрейлинами и статс-дамами. Их поочередно приглашают в Эрмитаж. Одним словом, это уже положение в свете.
Как видите, г-н Кавалер, сын мой вступил на воинское поприще. Он теперь в хорошем обществе, но кто мог бы предугадать сие? Я надеялся совсем на другое; впрочем, все, быть может, к лучшему.
Кто знает куда бы завело меня слишком пылкое мое воображение? Повторяю вам еще раз, что посреди вполне естественной при сем случае радости, surgit amari aliquid [41] Я безутешен от сего счастия. (...)
1 Любомирский Константин Ксаверьевич (1786—1870)—князь. Офицер Кавалергардского полка, впоследствии полковник Преображенского полка.
2 Будберг, Андреас Эбергард (Андрей Яковлевич), фон (1750—1812)—барон. Дипломат. При Екатерине II наблюдал за воспитанием великого князя Александра Павловича. Посланник в Стокгольме (1796—1802), член Государственного Совета (1804). После разрыва с Негласным Комитетом Александр I нашел в нем лично близкого и согласного с противостоянием Наполеону министра иностранных дел (1806). После Тильзитского мира уволен от должности и в 1808 г. вышел в отставку.
58. КАВАЛЕРУ де РОССИ
9 (21) МАРТА 1807 г.
<. .) Государь упрям; он ведет себя как частное лицо: дипломатический корпус теперь не приглашают на торжественные обеды, ибо Императору пришлось бы тогда сидеть на возвышении и держаться как монарху, а ему милее обычный стул. После обеда он приносит извинения камергеру за доставленное беспокойство, хотя камергер должен был бы полгода домогаться сей чести. Недавно появился указ, в котором Его Императорское Величество благодарит сынов отечества за понесенные труды, откровенно объясняя, что благодарность Государя зависит от услуг отечеству. Слово сие, отечество, повторяется раз пять-шесть в пяти или шести строках. Конечно, отечество кое-что значит, но ежели имел бы я честь разговаривать с сим достойным монархом, то, льщу себя надеждою, вполне объяснил бы ему, не восхваляя при этом столь отвратительный для него деспотизм, что в монархии не служат государю через служение отечеству, а, напротив, служат отечеству через служение монарху. Весьма удивительно, г-н Кавалер,— Его Императорское Величество в глубине сердца предпочитает республиканский образ правления как более законный, нежели полученное им по наследству самодержавие. Он превыше меры обласкал единственных ныне в свете республиканцев, приехавших сюда из Америки. Один из сих господ, по имени Пуансе простой бостонский негоциант; он бы и помыслить не мог явиться в какой- нибудь светский дом в Турине, а здесь часто обедает при дворе, и кто-то недавно заметил, что когда граф Мерфельдт2 был в Петербурге как частное лицо, то не удостоился сей чести. По-видимому, воспитание Его Величества оставило неизгладимые черты; прусская система унесла царственный ореол, и это в стране, которая меньше всего может без сего обходиться. <. .) Сердце у него как нельзя более прямое и честное. Такие люди, как мы, превозносили бы его до небес; здесь же находят удовольствие в том, чтобы ставить ему подножки. Положительно уверяю вас, он более любим приехавшими сюда подданными нашего Короля, нежели сйоими русскими. Что до меня, то не могу выразить вам, сколь я к нему привязан, независимо от благодарности за личные его ко мне милости. Вы не представляете себе, какие он принимает предосторожности, чтобы не быть обманутым и не поддаться страстям окружающих его людей. Когда я думаю, что он был воспитан учителем на одной лишь философии XVIII века и отцом, не показывавшим ему ничего, кроме гвардейской казармы, и вижу, кем он стал теперь, мне хочется целовать его колени и назвать Отцом Нации. <...)