«(Этот) государственный, кабинетный и салонный муж не имел равного себе в аристократическом обществе, в котором он господствовал. Все превращалось в слух, .когда, сидя в кресле с высоко поднятой головой, со своей широкой зеленой лентой ордена Св. Мавра и Лазаря, спускавшейся на грудь, с крестом, по виду похожим скорее на монашеский, чем на светский, граф де Местр отдавался ясному потоку своего красноречия, смеялся от души, изящно приводил доводы и оживлял беседу, руководя ею» [8].
«<...) завязала я знакомство с графом де Местром и его братом. Но старший, чьи сочинения составили эпоху, присоединял ко всем сокровищам знаний и дарования еще редчайшую чувствительность, которую он вносил в самые простые жизненные отношения. Непреклонный, часто даже нетерпимый в своих убеждениях, он был всегда снисходителен и дружествен в личных отношениях к людям. Страстный ценитель женщин, он искал их общества и их одобрения. Дружба, которую он мне выказывал, была для меня столь же приятна, как и полезна, ибо граф де Местр занимал видное место в обществе, и было достаточно удовольствия, какое он 'находил в моей беседе, чтобы создать мне репутацию» [9].
Приезд графа де Местра в Петербург совпал с усилением интереса столичной аристократии к католичеству и, в особенности, к иезуитам, которым она оказывала существенную поддержку.
1 января 1803 г. открылся их пансион в Санкт-Петербурге, куда были отданы племянник В. П. Кочубея, князь П. А. Вяземский,. Д. П. Северин, сын графа Н. А. Толстого, барон Вельо. Впоследствии в нем обучались шесть Голицыных, Прозоровские, Строгановы, Барятинские, Гагарины и другие дети петербургской знати. Иезуитам помогали деньгами сенатор Томара, княгиня Щербатова и граф Штакельберг. Однако отношения с ними де Местра установились далеко не сразу. Посетив экзамены в пансионе, он записал у себя в дневнике, что никогда не видел ничего более жалкого и не нашел здесь тех педагогических талантов, которые отличают их европейские школы [10] Близкий к иезуитам папский нунций монсеньер Ареццо считал де Местра человеком, «преисполненным знаний, но также тщеславия и ложных идей, а потому опасным при настоящих обстоятельствах»** Но уже в 1810 г. де Местр поддерживает просьбы иезуитов о преобразовании их Полоцкой Коллегии в академию. 6 октября 1811 г. он подал начальнику Главного Управления Духовных Дел Иностранных Вероисповеданий князю А. Н. Голицыну особую записку в пользу их ходатайства, представляющую собой извлечение из его трактата о России, опубликованного впоследствии под названием «Четыре неизданных статьи о России»[11] Записка де Местра была прочитана Голицыным императору Александру, после чего Голицын передал автору желание государя получить всю работу целиком. При личной встрече Александр сказал ему, что прочел все с большим удовольствием.
Именно в 1811 —1812 гг. де Местр был наиболее приближен к императору, а по мнению некоторых историков, он «оказал известное влияние на решения царя в отношении ссылки Сперанского и войны»[12] Александр использовал его как частного секретаря для редактирования некоторых государственных бумаг, а также в качестве советника. Ему, например, послали для отзыва проект памятника Минину и Пожарскому в Москве. Сын его был принят в самый аристократический Кавалергардский полк, и император оплатил все расходы на экипировку молодого офицера, которые далеко превосходили финансовые возможности отца. Однако всякому фавору приходит конец, и для де Местра это произошло в декабре 1812 г., когда император Александр уехал к действующей армии. Центром всех дел стала Главная Императорская Квартира, а столица погрузилась в провинциальную тишину и спокойствие. Графу де Местру не оставалось ничего другого, как писать свои дипломатические депеши, в чем и сам он видел мало смысла, ибо пока новости достигали Петербурга, а оттуда, пересказанные сардинским посланником, шли через Англии! к королю на остров, они теряли всякий интерес. Впрочем, вполне возможно, что их автор лелеял тайную надежду сохранить таким образом свои взгляды и идеи для потомства [13]
С окончанием войны произошло долгожданное воссоединение семейства де Местров. Находившийся во Франции с русским корпусом граф Родольф отпросился в отпуск и привез в Петербург мать и обеих сестер. Эти провинциальные аристократки оказались вдруг в гостиных и салонах блестящей столицы северной империи, и их появление не осталось незамеченным:
13
Ср.: «В 1945 г. я познакомился в Вашингтоне с первым советником итальянского посольства бароном ди Стефано, который во времена фашизма находился на дипломатической работе в Польше и России, а затем был послом Италии в Москве. <. .) он часто ссылался на де Местра как на большого мастера в дипломатических и политических вопросах <. и говорил), что и по сей день де Местр является тем государственным деятелем и дипломатом, который лучше всех ориентирует в русских делах» (