Вот и кричишь, что есть сил. Требуешь судью на мыло или ликуешь по поводу забитого мяча.
Потом идешь домой и опять все копишь в себе. Если вдруг испытаешь восторг или отчаяние, то стараешься об этом не распространяться.
И опять лицо какое-то уж очень нейтральное. Настолько отстраненное от происходящего, что его можно принять за маску.
Однажды Дмитрий Дмитриевич все же не выдержал. Позвонил Зощенко и сказал, что ему необходимо с ним встретиться.
Отчего такая спешка? Вроде ситуация сегодня ничуть не более отвратительная, чем вчера.
И действительно, ничего не случилось. Если не считать того, что человеку время от времени необходимо кому-то пожаловаться.
Когда писатель пришел, композитор усадил его в кресло, а сам нервно зашагал по комнате. Чуть ли не руками размахивал. Возможно, пытался кому-то что-то доказать.
Так побегал немного, уложил на лопатки парочку противников, а потом сказал умиротворенно: «Спасибо, Миша. Так надо было с вами поговорить».
Шутил, думаете? Ни в коем случае. Ведь и без того ясно, что они могли бы обсудить, если бы жили в другой стране.
Шарады у Томашевских
Кто-то любит футбол, а у Томашевских играли в шарады. Удовольствие, конечно, детское, ну так они и вели себя как дети.
А еще кто-то упрекал их в чопорности. Сразу ясно, что эти люди не наблюдали их во время игры.
Какая тут чопорность. Не только с позволения, но и при поддержке хозяев квартира переворачивалась вверх дном.
Где это видано, чтобы гости копались в чужих вещах? А тут, представьте, заглядывают на самые недоступные для посторонних полки.
Архитектор Фомин показывал человека с зубной болью. Чтобы вышло правдоподобней, завязал щеку лифчиком дочери хозяйки.
И это еще не самое сильное. Как-то один гость изображал негра, так он потом отмокал в ванной.
А вот еще чудо из чудес. Рихтер решил предстать рыцарем и нацепил кастрюлю на свой изумительно красивый череп.
При этом, конечно, никакой политики. Исключительно выплеск раскрепощенной энергии и удовольствие по этому поводу.
Однажды участники совсем близко подошли к той области, где начинаются сегодняшние проблемы.
Кто-то предложил показать слово «формалист». Сначала по отдельности изображали «лист» и «форму», а потом решили половинки соединить.
За это взялся Натан Альтман. Ему ведь и делать ничего не нужно. Достаточно просто пройти из одной комнаты в другую.
Видели бы вы Натана Исаевича в этот момент. Сам себе удивляется. Да, формалист. Все давно примкнули к большинству, а он остался собой.
В обычной жизни Альтман сутулился, а тут выпрямился. Словно понял, какая ответственность ложится на его плечи.
Отгадал Борис Викторович. Ему ли не узнать брата-формалиста? Сейчас в печати ругают художника, а недавно теми же словами крыли его.
Отчего в эту минуту все воодушевились? Да оттого, что мрачные события заняли подобающее им место рядом с развлечениями этого дня.
Вот бы так расправиться с историей. Превратить ее, грозную и зловредную, в повод для удовольствия. Показать, что не она тут главная, а те, кто решил в нее поиграть.
Легко представить, что бывает после этих шарад. Совершенный кавардак. Те из гостей, кто хоть раз пережил обыск, сразу вспомнят свои ощущения.
Но настроение у всех приподнятое. Если бы утром не надо было на работу, с удовольствием сыграли бы еще.
Знаете, к чему имеет отношение вахтанговская «Принцесса Турандот»? Вот к этим домашним праздникам. К веселому шуму вечеринки, к счастливой способности устроить праздник из ничего.
В каком-то смысле этот спектакль и был домашним театром. Ведь играли свои, студийцы. Не только публику, но и друг друга они радовали своей способностью к озорству.
В эпоху разложения
Почему в этом доме полюбили шарады? Потому же, почему Шостакович пристрастился к футболу.
Вспомнишь, что такое независимость, и опять привыкаешь к реальности. Сидишь где-нибудь на собрании и думаешь: будь ты хоть негром преклонных годов или человеком с зубной болью, то был бы отсюда далеко.
Еще размышляешь о том, что Советская власть сродни труду землемера. Если что-то позволено, то лишь по прямой. Кто попробует отклониться в сторону, обязательно будет наказан.
Тем приятней отклоняться. Не окончательно, конечно, но хоть ненадолго. Как бы высунешь голову в форточку, а дальше опять живешь в духоте.
Хотите загадку? Что общего между шарадами, футболом и детской литературой? Как видно, дело тут в вышеупомянутом глотке воздуха.
Отчего среди детских писателей тридцатых годов столько людей религиозных? Да потому, что если можно высказывать свои убеждения, то лишь через привязанность к простым радостям жизни.