Ковров еще круче закусил свой ус и озабоченно сдвинул брови. Что тут делать теперь? Ясно, что мнимоумершая выползла из гроба, но где искать ее по кладбищу, в какую сторону направиться? Да и когда тут искать, если каждая минута дорога, если для собственной безопасности нужно было как можно скорее уничтожить все признаки раскопанной могилы. Поиски, во всяком случае, отняли бы время. Из двух зол надо выбирать меньшее, а если мнимоумершую найдут завтра где-нибудь на кладбище живою или мертвою, это все-таки менее опасно, чем разрытая могила: там еще вопрос темный, там еще могут быть какие-нибудь сомнения, недоразумения, а здесь - эта разрытая могила, и в ней - свидетель преступления.
Ковров прислушался, пригляделся в темноту - напрасно: не различишь никакого признака, да и не слыхать ни шороха, ни стона, - мешкать было нечего.
- Бери, ребята, крышку - и снова на гроб ее, - шепотом распорядился он, не выпуская из руки револьвера, который держал все время наготове, так что те поневоле повиновались.
- Готово, ваше сиятельство.
- Теперь закапывай гроб хорошенько! Где лопаты у вас?
- А тутотки бросили вот...
- Ну, бери дружнее! Да живо у меня, мерзавцы!
- Ой, страшно, ваше сиятельство... руки словно в лихорадке... приняться страшно...
- Закапывай!
И, без дальних разговоров, он весьма убедительно приставил дуло ко лбу Фомушки.
Такой решительный маневр, в особенности после стольких потрясающих ощущений, которые немного обессилили в обоих гробокопателях твердость и способность самостоятельно действовать своей силой и соображать своим рассудком - такой маневр, говорим мы, произвел свое решительное действие: они опустили накрытый гроб в могилу и проворно стали закапывать.
- Вали землю живее! Живее, канальи! - энергическим шепотом поощрял Сергей Антонович. - За работу по пятирублевке получите.
И минут в пять могила быстро была засыпана в присутствии Коврова, лично наблюдавшею за работой.
Они уже возвращались прежним путем, вдоль канавки, как вдруг, шагах в пяти, послышался слабый, болезненный стон.
Фомушка с Гречкой так и обмерли в ужасе.
- Дальше ни с места! - громко приказал им Ковров и осторожно выполз из канавы, по тому направлению, откуда послышался стон. Действительно, пройдя пять-шесть шагов, он наткнулся на что-то живое. Это была женщина, почти в беспамятстве, и по ее полулежачему положению можно было предположить, что она перед тем ползла по земле.
Ковров на мгновение отодвинул щиток потайного фонарика, и первое, что бросилось ему в глаза - это арестантский капот. Лица он не успел разглядеть, потому что оставить свет еще на несколько секунд было бы не совсем безопасно. Что ж теперь делать с нею? Пришибить? - Поздно: могила уже зарыта. Оставить на кладбище? - Нельзя: этот арестантский капот мешает. Он, при следствии, пожалуй, все дело выдаст и, быть может, поведет к черт знает какой кутерьме! Что же делать, однако, с этой женщиной? Время не терпит: надо самим как можно скорее уходить с кладбища. Остается одно только средство: была не была - взять ее с собою! Если она за ночь умрет - можно будет снять с нее этот предательский капот, переодеть в другую одежину и тайно вывезти да бросить за чертой города, в стане, на каком-нибудь пустыре, а если поправится, если выздоровеет, то - сама арестантка, стало быть, не выдаст никого и ничего, а будет рада, что из гроба вынули да от тюрьмы спасли.
Ковров торопливо спустился в канавку и приказал Фомушке с Гречкой идти за собою. Он постлал по земле свой плед, завернул с головой найденную женщину и велел им нести.
Те дрожали, как осиновые листья, и не решались взяться за страшную для них ношу.
- Трусы! - презрительно отнесся к ним Сергей Антонович: - Не видите разве, это живая женщина? Ее в обмороке схоронили! Ты неси лопаты и фонарь, - приказал он Фомушке, - и ступай вперед, а ты бери ее за ноги!
И, вместе с этим, осторожно поднял за плечи завернутую женщину, и вдвоем понесли ее с кладбища, к подзаборкой лазейке. Хотя обоих гробокопателей все еще мучило чувство суеверного страха, однако, видя такое хладнокровие и энергию со стороны Коврова, они приободрились несколько, предполагая, что, верно, и в самом деле это живая женщина, потому, нечистая сила с мертвечиной не так бы проявили себя.
Все благополучно возвратились в избу Устиньи Самсоновны.
Ковров приказал внести в горницу найденную женщину, а сам, не теряя минуты, прямо спустился в подъизбище и позвал Катцеля.
Доктор развернул плед, наклонился, чтобы рассмотреть ее лицо, - и вдруг быстро отшатнулся в сторону, очевидно, под влиянием какого-то невольно поразившего его чувства.
- Боже мой!.. Да это она!.. - прошептал он в смущении.
- Кто она?
- Она... Бероева...
- Бероева?! - изумленно повторили Ковров и Каллаш, в свою очередь нагибаясь к ее лицу, чтобы удостовериться, точно ли это правда.
Для Сергея Антоновича не осталось более сомнения в этом: он еще прежде знавал Бероеву, она как-то необыкновенно нравилась ему, как красивая женщина, - а он боготворил красивых женщин. Он знал и ее, и ее мужа, встречавшись с ними у Шиншеева, и, вдобавок, ему очень хорошо была известна настоящая история ее с Шадурским и судьба, постигшая эту женщину, и теперь, заглянув в это истомленное страданием лицо, окончательно удостоверился, что перед ним действительно лежит Бероева.
- Ее надо спасти, непременно спасти! Слышите, Катцель, не-пре-мен-но! с одушевлением и решительно проговорил он.
- Но куда же мы с нею денемся? - возразил Бодлевский.
- Оставим здесь.
- Здесь... Она нам будет мешать, она может выдать нас.
Ковров оглядел его с нескрываемым презрением и тихо, отчетливо промолвил ему:
- Не выдайте вы нас, любезный друг! А она - женщина, обязанная нам спасением жизни, арестантка, приговоренная в Сибирь, - она нас не выдаст, лишь бы вы не проболтались в нежную минуту вашей княгине Шадурской.
Бодлевский вспыхнул от негодования, однако молчал и ушел в подъизбище, не принимая более никакого участия в происходящем.
Бероева лежала на лавке, по-прежнему закутанная в плед Коврова.
- Эх, брат, как же ты так плошаешь! - с укором заметил он Катцелю и обратился к хлыстовке:
- Матушка Устинья! В бога ты веруешь?
- Штой-то, мой батюшка, еще не верить-то! - Верую! - Хрестьяне ведь!..
- Ой ли?.. Ну, коли "хрестьяне", так и поступай же по-християнски! Постель-то у тебя мягкая?
- Мягкая, батюшка, пуховичок ништо, хороший.