- Христа ради!.. - простонал голодный, протянув к ней руку.
Старушенция сперва как будто испугалась и отскочила в сторону, увидев перед собой внезапно подошедшего и обратившегося к ней человека, но потом торопливо порылась в кармане и еще торопливее подала ему денежку.
Вересов с горькой, иронической усмешкой поглядел на свою развернутую ладонь и на медную монетку.
"Денежка... - подумал он, - денежка... даже менее гроша... На это в самой жалкой лавчонке даже ржаного кусочка не отрежут".
"А может, еще кто-нибудь подаст денежку - вот и грош будет", продолжал он думать, с надеждой на кусок хлеба, и снова начал просить подаяния.
И снова прошел прохожий - и ничего; прошел другой, третий, целый десяток прошел, двадцать, тридцать - и хоть бы взглянул-то кто-нибудь: все мимо и мимо.
"Нет, украсть лучше!.. Украсть вернее будет!" - решил он наконец и опять подошел к окну бакалейного магазина. Сквозь стекло видно - стоят три-четыре покупателя.
"Вас-то мне только и нужно!.. Теперь самое время!" - и он смело переступил порог магазина.
Приличные ярославские бородки, в чистых полотняных фартуках, суетились около покупателей и, по-видимому, все были заняты. Вересов стоял в недоумении, не зная как и к кому обратиться, и что спросить. Он почувствовал величайшее смущение, а глаза между тем разбегались на тысячу предметов, но как нарочно попадались все неподходящие вещи: банки с какими-то соями, сиропы, консервы с фруктами, а он искал какой-нибудь колбасы или сыру.
"Где же они, где же? Ведь, кажись, тут им где-нибудь надо быть! - думал он, растерянный и смущенный, тщетно перебегая глазами от одного предмета к другому. - И как это я давеча проглядел!.. Надо было раньше хорошенько высмотреть место! О, проклятые!"
- Вам что надо? - громко и без особенной церемонии подошел к нему приказчик, подозрительно оглядывая его жалкую фигуру и плохое пальтишко.
- Мне... мне...
Вересов чувствовал, что голос у него застрял как-то в горле, сдавленный мокротой и сухостью во рту, так что трудно было издавать звуки и выговаривать слова.
- Мне... фунт сыру отрежьте, - проговорил он наконец.
- Голландского, али швейцарского?
- Швейцарского, пожалуй.
- Сейчас будет готово.
И приказчик побежал в другое отделение за сыром.
"О, черт возьми! Я не туда попал!.. Надо было в то отделение пройти!" с досадой подумал Вересов, и вдруг - золотая надежда! - он увидел в двух шагах от себя кольцо колбасы, тщательно завернутой в тончайший лист серебрившейся фольги.
"Ее... ее-то и тащить! - мелькнуло в его голове. - Скорее тащить, пока не замечают!"
Он пытливо и тревожно посмотрел во все стороны, быстро обернулся на приказчиков и покупателей: "Хорошо!.. Не видят!" - и робко протянул к заветному куску свою дрожащую руку.
Но... страшное дело!.. Кровь прихлынула к голове, и в глазах замутило. "Вор!" - с презрительным укором и даже насмешливо шепнул ему какой-то внутренний, тайный голос, и он торопливо отдернул свою руку.
А голод не дремлет. Напротив, при виде колбасы еще сильнее разыгрывается.
"Да, вор! Голодный вор! - поперечил он в ответ этому насмешливому и укоряющему голосу. - Что же это я? Чего я испугался? Минута - и все кончено! Упустил минуту - и пропало... Скорей, скорей!.."
И снова рука протянута к колбасе, а глаза, не глядя на нее, следят за малейшим движением остальных людей, находящихся в лавке. Вот уже пальцы до нее коснулись, а сердце стукает и колотится и во рту что-то горькое, липкое... Проклятая рука! дрожит, трясется!.. Чувствуешь его концами пальцев, а поймать не можешь, словно бы этот кусок зачарован, словно бы он ускользает из-под руки. Что за дьявольщина!.. А!.. Наконец-то!.. Вот он!.. Вот он уже в руке!.. Скорей его прятать! Скорее! Да где же это карман?!
"Где же он, в самом деле? Затерялся или черт шутит надо мною?!" думает Вересов, шаря у себя по пальтишку и от волнения да от дрожи никак не успевая нащупать карман свой. Вот, кажись, как будто и чувствуешь его, а рука не попадает: не может, положительно не может попасть в него.
Тяжела бывает человеку первая кража!
А между тем показывается приказчик с куском сыру на листе бумаги.
"Попался! - с отчаянием думает голодный. Всему конец! Попался!.. Скрутят руки... полиция... тюрьма... Вор... мазурик... А срам-то, позор-то какой!.. Господи!.."
Приказчик подошел к нему в эту самую минуту - и колбаса, как была, так и осталась в руке.
- Что, вам, может, эту колбасу желательно? - с ухмылкой обращается он к Вересову, еще подозрительней прежнего оглядывая его наружность.
"А!.. Есть спасение!" - мелькнуло в сознании неудачного вора, который за миг перед этим почти был готов лишиться чувств или во всем признаться.
- Да... я хотел бы... - пробормотал он в смущении... - А что цена ей?
- Цена рупь двадцать пять копеек, - равнодушно отвечал приказчик, не спуская с него глаз.
- Ох, нет, это больно дорого! - еще смущеннее пробормотал Вересов и положил колбасу на прежнее место. Он был необыкновенно рад в эту минуту, что наконец-то успел положить ее - рад потому, что нравственное чувство, шептавшее ему "вор!", хоть немножко успокоилось, затихло.
- Н-да-с, этта точно, что дорого - всякой вещии своя цена-с! усмехнулся ярославец. - А вот-с за фунтик сыру прикажите получить сорок пять кипеечек серебрицом-с!
Вересова, как обухом, по лбу ошарашило. Он забыл и не сообразил, что ему предстоит еще это милое положение. Окончательно растерявшись, стоял он перед приказчиком и бессмысленно хлопал на него глазами. Тот повторил свое требование: "Сорок пять-с кипеек!"
Вересов вздрогнул и как бы очнулся.
- Деньги... Ах, да! деньги! - пробормотал он и полез шарить по своим карманам. - Деньги... сейчас-сейчас!.. сорок пять, вы говорите?.. Сию минуту-с... Ах, боже мой, да где же это они?! Что же это значит?..
Он перекладывал руку из одного кармана в другой, а из этого в прежний перекладывал, шарил и бормотал себе под нос, и с каждым мигом, с каждым словом смущение его все росло и росло, потому что ярославец, словно бы грозный призрак, неотступно стоял перед ним с куском сыру и неотводно следил за малейшим его движением, с самой ехидной, насмешливой улыбкой. Остальные приказчики и несколько покупателей тоже обратили на них свое внимание и с праздным любопытством наблюдали за этой интересной сценой. Вересов не видел, но чувствовал на себе их взоры.
- У вас кармашки-то, видно, с дырой - с изъянцем? - заметил ярославец, не скрывая самой наглой, самой обидной иронии.
- А?.. Что вы говорите?.. С дырой?.. Нет, но представьте себе!.. Что же это значит?.. Вот положение-то!.. Ах, батюшки! - бормотал Вересов, не зная, куда деваться от стыда и не смея глаз поднять. - Ну, так и есть, - верно, дома... Извините, пожалуйста...