— Я перебил ваш разговор о плавании к берегам Нового Света своей тирадой о Петре Первом… Я охотно выслушаю вас, — извинительно сказал Александр Николаевич.
— Можно ли бросить начатое предприятие? — с вопроса начал Шелехов и тут же ответил: — Нет нельзя! Я буду продолжать своё дело: начало и пример в сём принесут желанные плоды, и матушка-государыня со временем поймёт великое начинание мореходной компании…
«Едва ли», — хотелось сказать Радищеву, но он умолчал и подумал о Шелехове: «Русский мореход смело ломал дикие нравы завоевателей». Александр Николаевич, вспомнил, что писал в своей книге о европейцах, опустошавших Америку, утучнивших нивы кровью её природных жителей. Чего жаждали они, покоряя опустошённые страны своей державе? Злобствующие европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учителя «кротости и человеколюбия», несли туда убийство, порабощение, покупая невольников в других странах.
«Не грабежами и разорением курильских и алеутских земель занимались люди мореходной компании Шелехова, — слушая Григория Ивановича, размышлял Радищев, — а приобщением их к государству российскому, насаждением там скотоводства, земледелия, грамоты среди туземного населения».
А Шелехов продолжал:
— Я предложил план экспедиции по Ледовитому морю.
Григорий Иванович шагнул к карте и взмахом руки очертил весь север.
— Мне хотелось узнать берега американской земли, лежащей ближе к полюсу, и я сие сделал бы…
Шелехов на минуту смолк. Недавно он написал официальное представление генерал-губернатору Пилю, а тот осторожно сообщил об этом в письме государыне. В столице некогда было заниматься предложениями иркутского наместника. Кабинет её величества молчал. Молчание не обескуражило упрямого мореходца. Он брался снарядить вторую экспедицию на север за свой счёт. Ему хотелось проверить оставшиеся неизвестными пути в Ледовитом море и Беринговом проливе. Морская карта его родины могла быть обогащена новыми путями. Григорий Иванович решил, что можно отправлять суда из устья Лены, Индигирки и Колымы прямо на манившие его воображение противоположные берега Нового Света. Так впервые рождена была идея установить связь с Америкой северным путём — самым кратчайшим и выгодным для России.
— Летось я подал рапорт государыне, что могу крейсировать одними судами из Кадьяка на Северный полюс, другими, — говорил Шелехов, — отважиться пройти туда из устья Лены…
— Изумительный и смелый план! — горячо сказал Радищев.
Разве в недавно отправленном письме графу Воронцову он не писал об этом же? Разве не предугадал он, как потомки товарищей Ермака будут искать и откроют себе проходы через льды Ледовитого моря, слывущие непреодолимыми? Разве он не готов сам вызваться найти этот проход, несмотря на все опасности, обычные в такого рода предприятиях?!
Александр Николаевич вспомнил пророческие слова Михаилы Ломоносова и прочитал их:
— Не могу жить без думы о родине, Александр Николаевич, — сказал Шелехов.
Дыхание мореходца стеснилось, всё существо его наполнилось глубоким волнением.
— Ласкаюсь послужить ей трудами… — проговорил Шелехов и смолк.
— Григорий Иванович, продолжайте, пожалуйста, о вашем Кадьяке, — попросил Радищев, — вы так хорошо рассказываете…
И Шелехов говорил, каким он представляет новый город «Славороссию», выстроенный там на далёких холодных берегах. Он рассказывал о нём почти с такой же силой убеждения, какая ещё недавно звучала в голосе и словах Радищева. При въезде в этот город будут стоять большие ворота, от которых начнутся прямые улицы. На площадях города он воздвигнет красивые обелиски в честь русских патриотов, а вокруг всего поселения соорудит редуты с установленными на них пушками для охраны горожан от налётов морских пиратов.
Окна уже затянулись вечерней синевой. Почти незаметно сгустились сумерки. Вошла Наталья Алексеевна с зажжёнными свечами в подсвечнике. Радищев почувствовал, как долго задержался в доме Шелехова, где время пробежало незаметно.
Потом Наталья Алексеевна принесла серебряный кофейник с чашечками на подносе, разлила горячий кофе и подала его Радищеву с мужем, а сама вновь присела в кресло напротив гостя.
— Жизнь человеческая коротка, а свершить хочется многое, — мечтательно сказал Григорий Иванович, отпивая кофе.
Открытый лоб, смелый и решительный взгляд, резкие движения и подвижность всей атлетической фигуры Шелехова говорили не только о физической силе, но и о большой духовной энергии, сосредоточенной в этом человеке, вышедшем из низов народных. Неукротимый, упорный и настойчивый в своих делах, Григорий Иванович был близок и понятен во всём Радищеву.