Вся торговая Россия предстала глазам Радищева здесь, в Иркутске. Лежали на прилавках большие куски сукон, шерстяной и парусной материи, парчи, сермяжины, льняные полотна, посуда серебряная, медная, оловянная, картины гравированные и тушёванные, ковры, московские зеркала — самый ходовой товар у покупателей.
Радищев с огромным удовольствием ходил по торговым рядам — скобяным, соляным, кожевенным. На миллионы рублей хранили красного товара торговые ряды. Здесь особенно отличались приказчики-крикуны, поражавшие своей словесной кудрявостью покупателей и просто глазевший люд, ходивший от лавки к лавке.
Через русских купцов, приехавших сюда из центральных губерний России, проникали в Иркутск и товары Западной Европы. Не заходя в купеческие лавки и не смотря товар, выкинутый на продажу, а только слушая приказчиков-крикунов, Радищев мог представить себе весь этот торговый круговорот, в котором смешались в одну кучу богатства и изделия Азии и Европы.
— Бритвы аглицкие!
— Полушали и шали флорентийские!
— Сукна голландские! — кричал приказчик у лавки вологодского купца.
— Сукна шпанские!
— Чашки саксонские!
— Ярь венецейская! — вторил ему другой крикун великоустюжского купца.
Александр Николаевич не только хорошо знал эти товары, мог сказать о добротности их, но он знал хорошо повадки и характеры английских, флорентийских, голландских, испанских, французских, немецких купцов, привозивших большие партии своих товаров в Санкт-Петербург. Он встречался с купцами в таможне, определял пошлину с них, проводя твёрдую политику коммерц-коллегии, оберегающую российских купцов от наплыва иноземных торговцев с их изделиями.
Радищев шёл дальше и слушал крикунов.
— Гарус немецкий!
— Табак черкасский! — надрывался один.
— Изюм царегородский! — стараясь заглушить голос соседа, кричал другой у лавки московского купца.
Возле прилавка с сухофруктами остановился мужичок в зипуне с перекинутым за спину мешком.
— Чем торгуешь? — бойко спросил он.
— Раскрой шире зенки, товар перед тобой, — грубо отозвался приказчик.
Мужичок почесал бородку и протянул руку к изюму.
— За попробу деньги платят, — сказал приказчик.
— Мы без пробы не берём. На вкус надо заморское кушанье попробывать, — и ухмыльнулся.
— Не купишь, а лясы точишь…
— Можа куплю. Мы теперь богаты: гривна в кармане, вошь на аркане, запродам тебе подешевле и закуплю всю твою изюмину…
Мужичок раскатисто засмеялся, довольный своей шуткой.
— Отходи, отходи, — ворчливо оказал приказчик, — купишь на грош, а разговору на рубь…
— Чай дешёвый есть? — уже серьёзно спросил мужичок.
— Был, да весь сплыл, а что есть — в Кяхте лежит… Иди к палаткам, чай там продают…
— Был, — простодушно отозвался мужичок, — чай тот кусается…
— Подожди, когда дешевле будет, — вразумительно ответил приказчик и опять закричал:
— Пшено сарацинское!
— Чернослив французский!
Радищев заходил в купеческие лавки. Прилавки ломились под тяжестью привезённых дорогих бархатов и дешёвых тафтяных лент, индийской кисеи и толстых миткалей, ситцев, шелковистого терно и грубого фриза, белоснежных батистов и посконной холстины. Выбором товаров Иркутск мог посоперничать с самой Москвой-матушкой — столицей купеческой.
Александр Николаевич бродил по ярмарке, словно в сказочном торговом царстве, поражённый обилием и богатством завезённых сюда товаров со всех концов родной страны и из-за её кордонов. И всё же, несмотря на многоликую пестроту, Радищев отметил в ней нечто своё, самобытное, отличное и не похожее на виденные им большие торги в других городах России.
Иркутск стоял на перекрёстке внешних торговых дорог с Востоком, сюда стекались редчайшие богатства обширнейшего края, что начинался от берегов Аляски, Северного моря и тянулся по великим рекам Сибири, прокладывающим водный путь прямо на Москву и до Санкт-Петербурга.
Несмотря на строгий запрет пограничных властей, сюда через торговый город Маймачин просачивались, словно сквозь решето, китайские товары. На это указывали верблюжьи караваны, спускающиеся Кругоморской дорогой, что начиналась у китайской границы.
Радищев видел, как в шатрах и палатках, разбитых поблизости с гостиными дворами, русские купцы вместе с китайскими ухитрялись торговать пекинскими шелками, канфой, флёрами, атласами, рисованными по тафте, и шитыми по канве цветистыми покрывалами с жар-птицей, шёлковыми обоями, дорогими каменьями и нефритовыми изделиями, флёровыми и бумажными веерами, галстуками, чаем-жуланом, байховым, кирпичным, бортогонным, азямами, халатами, разных сортов фруктами, сладостями и пряностями.