— Молишься за меня? — спросил Радищев.
— Молюсь, — призналась Настасья.
— А нужно ли за меня молиться?..
Настасья пристально посмотрела на Радищева, словно желая убедиться, шутит он или говорит серьёзно.
— Как же не молиться-то, — сказала она опять, — Сибирь гробом жизни почитают…
— Подумай, что язык-то говорит, — прервал её Степан.
— Что на уме, то и на языке, — прямо молвила Настасья.
— И в Сибири хорошие люди живут…
— Верно, Александр Николаич! Верно! — поддакнул Степан. — Сбрехнула баба, не подумавши…
— И вольный человек живёт здесь в своё удовольствие. Природа дикая, но прекрасная.
Они смолкли.
— Давайте, погорячее налью. — Настасья протянула руку за чашкой Радищева и опять заговорила о своём.
— Любила я богослужение в Аблязове, особенно, когда на хорах поют… Ещё девчонкой забегала я с крытого хода в церковь, когда там никого не было, садилась в раззолоченную ложу вашего батюшки Николая Афанасьевича и матушки Фёклы Степановны, закрывала глаза, и чудилось мне — улетала я далеко, далеко. Хорошо так на душе было, беззаботно…
Настасья вздохнула. Александру Николаевичу тоже вспомнилось детство, дядька Сума, нянюшка Прасковья Клементьевна. Она водила их, детей, в старую церковь, построенную ещё прадедом Аблязовым, тем же крытым ходом, через галерею, всегда темноватую, холодную, пахнущую сыростью, что соединяла дом с церковью. Он отдал бы сейчас многое, чтобы снова повторилась невозвратная пора его безмятежного детства.
— Растревожила ты меня, Настасьюшка, — сказал Александр Николаевич.
— Я и сама-то сердечко растравила, — ответила она.
Радищев встал и снова подошёл к окну. Луна была уже в зените. Зеленоватыми искрами переливался лёд на Иртыше. Широким простором и покоем веяло от этого зимнего ночного пейзажа. Александр Николаевич долго стоял у окна и не слышал, как Настасья убрала со стола посуду, накрыла постель.
Когда он оглянулся, Настасьи и Степана в комнате не было. Радищев прилёг на кровать и вскоре заснул спокойным и крепким сном.
Утром Радищев явился в присутствие. Был ещё ранний час, а в губернском правлении чиновники сидели за столами и скрипели гусиными перьями. Он подивился их усердию. Радищев не знал, что губернатор Алябьев любил строжайшую дисциплину, следовал сам золотому правилу: «Подчинённые зрят на начальника» и являлся в присутствие первым.
Утром Радищев явился в присутствие.
«Смотреть приятно, но столь ли велика польза государству?» — невольно подумал Радищев, проходя к приёмной правителя тобольского наместничества. Чиновники проводили его любопытными глазами, зная уже, что этот человек, важный столичный чиновник, окутан тайной свершённого им преступления против начальства и власти царской. Слухи о Радищеве, как ни секретно следовал он в ссылку, опередили его. В Тобольске знали о его приезде.
Чувствуя на себе любопытствующие взоры, Радищев шёл нарочито медленной походкой, стараясь растянуть время, чтобы улеглось волнение, вызванное предстоящей встречей с губернатором.
В 1782 году в Тобольске по столичному образцу был выстроен трёхэтажный наместнический дворец с тронным залом. Посредине его возвышался трон Екатерины II. В торжественные дни наместники, стоя на нижней ступени его, принимали представителей тобольских горожан. Два года тому назад наместнический дворец наполовину сгорел. Теперь губернское правление ютилось в неприспособленном купеческом доме. Канцелярские столы и высокие шкафы с бумагами казались неуклюжими под низкими, лепными потолками недавних шеверинских аппартаментов.
В приёмном зале, украшенном портретами императрицы, наследника и его жены, с окнами, полузадёрнутыми портьерами из голубого бархата, расшитыми золотыми вензелями, стояла совершенная тишина. Неслышно ступая по персидским коврам, Радищев прошёл в глубину зала.
В дневном свете, смягчённом голубыми портьерами, на мягком диване у стены сидел средних лет посетитель. Он был в офицерском мундире без знаков различия и положенных ему регалий. На коленях у него лежала толстая папка.
Как только Радищев заметил его, тот быстро привстал и поклонился.
— К его высокопревосходительству?
Александр Николаевич кивнул головой. Посетитель сел, отодвинулся, давая рядом с собой место Радищеву. В приёмной губернатора кроме них никого не было.
— Из Санкт-Петербурга? — вполголоса спросил человек в офицерском мундире. Радищев заметил: он был моложе, чем показался ему сразу, и приятен лицом. Не дождавшись ответа от Радищева, занятого своими мыслями, тот свободно продолжал: