Пугая гагар и уток, спотыкаясь, бродил камышами багровый ветер.
И вот однажды пришел по тропе, ведомой только своим, тонкорукий и востроглазый.
Волос у него вязкий, желтокарь, и по всему лицу как тина.
Молился он долго, взметывая широко руки точно бросая зерно. Потом поманил Хрументила. Сказал.
— По всем камышам, по всем озерам прошел, я… всех оповещал, идут, старе!.. Пришел с хронта Мирон Игнатов, Смирновских волостей слепой на все глаза. Пришол, сход созвал и говорят: будет исцеленье наших мученьев, коли обойдем мы сорок раз вокруг падвижницкава Ласкутного озера… Понял? Как сказал, так на оба глаза видеть стал, Мирон-то!.. Обойти, чтобы не грешила плоть, чтобы с пастами!
— А молитва?
— Если насчет попа, насчет попа не знаю, не спрашивал. А читай молитвы кто каки умет! Главно — сорок раз обойти, чтобы плоть блюсти, поститься и толды на сороковой раз раступяться, грит, камыш и пойдет себе крещеный люд на спокойную землю.
— И бабам?
Перебрал всех вязким тинным ликом странный, сказал строго:
— Итти всем хришеным с животиною. Поститься, о грехах споминать и чтобы не блядословить! А я пойду еще ково есть в камышах оповестить.
Багровое и дикое неслось над камышами небо. Облака были на нем как подкошенные травы.
Поднялись по словам странова, на восходе, смазали телеги.
В белой ерусалимской рубахе шел Хрументил с кадильницей. Шел и гнусаво пел. Праголосно тянули девки и бабы:
— Святителю отче Николае, моли бога о нас!..
— Присветителю отче Пантилимоне моли за на-ас!
Полз из камыша комар и овод. Как пуля падал на тело и жег, рвал кровь. Хлюпали под колесом кочки.
А сторонкой, по кабаньим тропам, ехали — Анрейша и трое томских. Трое томских ехали в ряд тревожно, прислушивались высоко подымая головы на тощих шеях. Тихо переговаривались:
— Открылись, бают, в Расеи спокойные земли… где грит, жи-и-иви…
— Хрументилу сказывали?..
— А поди так брешет — нету их по всем царствам…
Думал Анрейша: «ну кака моя любовь коли я как бревно, не свой?..»
В котловине заваленные камышом нашли трупы. Один из томских, в стороне подтягивавший подпругу, крикнул:
— А вы, паре, на пальцы смотри — на пальцах у них завсегды кольца!
Свалены трупы могильным холмиком. Скинули камыш. Между одежды лежал оледеневший голубой снег.
— Краснармейцы, — сказал Анрейша, — зимусь ани кажись, отступали… а, мобыть не ани… белые!
Лошади, боязливо фыркая, рвались вперед.
— Но-о, стерва!.. — крикнул Анрейша и спросил:
— Разрывать будем?
— Ваняют больна, прокисли.
Томские жердью от тагана потянули за одежду. Труп со сгнившей головой упал на спину. На пальце у него Анрейша заметил желтое кольцо.
— Чур на одново! — крикнул он.
Дернул за палец и палец оборвался как раз у кольца. Анрейша вытер кольцо о сапог.
— Однако жениться мне, парни, на Варваре: кольцо-то без камня.
— На гулянку позовешь?
— Попы-то перевелись!
— Лешак их перебьет!
Анрейша поехал к лагерю и вызвал Варвару.
— Нашел, матаня, кольцо обручально!..
Слез он с лошади, зацепил чембырь за пояс и обнял Варвару. Отдавали ее крутые плечи молоком и дымом.
— Иде нашел-то?
Захохотал Анрейша:
— На камышине выросло!
Сказала Варвара строго:
— Не дури, людей не бей, грешно.
— Ево, людо-то и так хватит!
Заломался тут камыш, обернулись они — думали томские, нет — Хрументил. Губы острые как осокорь и сер — олений мох — волос. Замахал, затрясся мхом:
— Поганьщики, ироды… Люд-то за вас молиться должон? Поститься люд, себя блюдет, а они тут, на-те по камышам шаперються!
— Не ори, — сказала Варвара.
Ткнул Хрументил Варвару палкой в бок, хотел было крикнуть на него Анрейша. Но махнул рукой. Поглядела на Анрейшу Варвара, пошла.
Сказал Хрументил отчаянным голосом:
— Будет мне на старости отдых, щапники-паскудники?.. Ты тут что святому делу мешаш! Донесу инералу-то, не посмотрю, что деревенской!
Вечером сказано было — шли дабы девки и бабы помоложе в середине, а старухи их взяли в круг, берегли на пост, от греха.
Ехали впереди на возах старики и мальченки. Пели что помнили. Сидя на грядке устало кадил головой Хрументил. В конце обоза обвивали темным и зорким хороводом старухи — баб и девок стерегли.
Плыло по Лоскутному озеру испуганное рыжеголовое солнце. Хрустели нескончаемые камыши: камыши в топях, камыши в солонцах. Может быть день, может быть два надо обойти озеро?
Вязли колеса в грязи. Вязли лошади, испуганно выгибая тощее тело. Таскали камыша под колеса, толкали. Ехали дальше.