Восплакалась Мать Пресвятая Богородица:
— Господи, прости им, не знали они, что сделали!
Михаил Слонимский
В жилах моих течет древняя кровь, и я верю в чудо. Живу я, как Лот, в беззаконном городе и жду: вот-вот постучатся в дверь два странника и скажут:
— Бен-Ашел, иди с нами, ибо мы истребим этот город. Велик вопль на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его.
Но не приходят странники: вижу я только прежнее небо и прежнюю землю, и не дано мне увидеть новое небо и новую землю. И людей встречаю я с прежним и человеческими лицами, нет на носатых и безносых лицах этих знака Божия и в глаза сатана засел: из ада закинул петлистую сеть и крепко притянул людей к земле. Не подымет человек глаз к небу.
Но я верю в чудо и с соседом моим Никифором часто веду религиозные беседы.
— Никакого чуда нет, — смеется Никифор. — Вот-те Христос, нету чуда. Помилуй: какое такое чудо, если цены на шнур поднялись? Это не чудо. Никакого чуда нет.
Однако, в неделю три раза кормит меня Никифор обедом. В остальные же дни я этого тихого развлечения себе не позволю.
К Никифору все такие же, как он ходят: толстобрюхие и в поддевках бесово послы.
За обедом однажды расстегнул Никифор ворот, освободил красную шею и стукнул по столу.
— Никаких чудес на свете не бывает. На свете деньги есть. Это да. А чтобы чудо — чудес на свете нет.
И ко мне:
— Вот вы говорите: сам человек есть чудо. Да… Да…
Стукнул вдруг по столу.
— Да я человека вашего — хотите? — с маслом съем.
— То есть, как это с маслом? — спрашиваю.
— А вот так с маслом. Хотите? Да что откладывать. Завтра приглашаю — бифштекс из настоящего человека, масла поджарить не пожалею.
И ко всем:
— На завтра — к обеду. Откушайте мяса человечьего, но знайте, что человек наш либо баран — все одно и то же.
Встал я тут в возмущении и страхе.
— Берегитесь, — сказал я, — не кощунствуйте. Распадется мир от таких ваших слов и поступков.
Никифор смеялся.
— Небось. Стены в дому крепкие.
Ночь провел я в ожидании: вот-вот постучатся в дверь два странника в белых одеждах и выведут меня из беззаконного города.
Ночь прошла и утро. И вот — стук в дверь. Отворил я и глаз на ангелов поднять не смею. Только над ухом слышу бас Никифора:
— Готова жареная человечина. Идем.
Вижу я: искуситель толстобрюхий стоит и ухмыляется. И постигла меня тут великая мысль.
Не хочет, думаю, Бог чуда творить — так заставлю Его. Съем человека. Если беззаконцы человека съедят — не посмотрит Бог. Пусть. А если я, верующий, человечиной накормлюсь — не попустит. В ад меня ввергнет, а чудо сотворит. Погибну я, но зато люди увидят, что бывают чудеса на свете. Гибелью своей человечество спасу.
Пошел за искусителем. А за столом сидят уже одиннадцать, поглаживают животы. Я — двенадцатый.
Суп кое-как, торопясь, съели. А потом вынесли блюдо, а на блюде — двенадцать кусков жареного человеческого мяса.
Никифор встал.
— Сейчас наступит великий момент. Мы человечину…
И затрясся весь, волны пошли по нему. Никифор упал на стул, рот салфеткой закрыл — захлебывается.
И товарищи его гогочут.
— Ага, — подумал я, — начинается.
Но оправились все. Никифор отер глаза салфеткой сказал:
— Со страхом Божиим приступим.
И разложил по тарелкам жареную человечину.
Сижу я с вилкой и страшно мне: присутствую на Антихристовом причастии: Антихрист и двенадцать бесов. И я среди них — один, как Иуда-предатель. Только Иудой быть тут — Божье дело.
И начали бесы человека жрать. Оглядываюсь — стоят стены крепко, не шелохнутся.
Тут вонзил я нож и вилку в жареного человека. Подумал:
— Господи! Для Тебя!.
И отправил в рот жареный кусок. Пожевал — ничего, вкус в роде баранины. Еще отправил, и еще. Так все, что на тарелке лежало, и съел.
А стены стоят крепко, не шелохнутся.
Никифор сказал:
— Молодец. Здорово с жареным чудом разделался.
Я поднялся с места, трясусь, и слезы градом. Стою так, руки прыгают, плачу. Все замолчали, не улыбаются.
Никифор поглядел на товарищей и сказал:
— Жалко. Ни за что подшутили над древним человеком.
И ко мне:
— Друг, извини. Это мы подшутили над тобой. Шутка все все.
Я возмутился.
— Хороша шутка — человека съели. Оставил Бог людей. Такое попустил.
Никифор замахал руками.
— Да что вы. Это не человечина — это баранина с рынка с Сенного. Баранина.