– Если она девицей была, что же сразу связалась после замужества с хозяином?
Сестра помолчала и ответила:
– Так ведь Егор снова спутался с Аграфеной, клялся Лукерье до венчания, что из сердца вырвал, ан нет. Мешала сестра Аграфене, мешала.
– Хорошо, – кивнул Путилин.
– Пока Вы с сестрою беседовали, – произнёс помощник, когда спускались по лестнице, – я с кухаркой господина Одинцова. Интересное мне рассказала.
– Веди, – только и произнёс Иван Дмитриевич.
На большой кухне маленькая толстая кухарка терялась среди двух печей, в руках теребила белое бумажное полотенце.
– Расскажи господину Путилину, что мне говорила.
– Я– то что, – звучал приятный мелодичный голос, – с утра, как приступила Аграфена к работе, я несколько раз ходила в гладильню, а она в большом волнении, точно помешалась. Не раз за утро у меня, да и не только у меня спрашивала, не видели ли сегодня Лукерью. Она не пришла с утра, как всегда. Потом уж спрашивать начала, не выловили ли утопленницу из речки.
– Сама спрашивала?
– Сама, только потом, когда Лукерью в часть повезли, и мы узнали об утопшей, Аграфена спокойной стала, даже бровью не повела, словно заранее знала о смерти. Я же возьми и скажи: «Не ты ли с Егором утопили?». Она и отпираться не стала, видела, говорит, как Егор ее у воды тискал.
– Занятно, – произнёс Иван Дмитриевич, – значит, Егор помог жене.
– Он, окаянный, он, – кивала кухарка, – как оженились, так ей, бедняжке, и житья не стало, ведь только с месяц она к нему переехала.
Вышли на улицу.
– Теперь покажи– ка мне, – сказал Путилин, – где дом Этингера и где найдено было тело.
– Хорошо.
Иван Дмитриевич шел молча. Только считал шаги. Оказалось, что от дома Этингера, где стояла Аграфена до места, где нашли утопленницу, было двести с гаком шагов. Тропинка вилась вдоль речки среди невысокого кустарника, к тому же вечером, когда начинало смеркаться, парк пустел.
– Иван Дмитрич, что мы ищем? – спросил помощник. – Дело и так ясное. Муж избавился от постылой жены, – пожал плечами.
Путилин остановился.
– Дело ясное, как ты говоришь, но слишком оно складывается просто. Муж убивает жену в первый месяц семейной жизни, есть о чем подумать. И зачем выдавать Аграфене Емельянова, если они вновь сошлись, ей же только на руку смерть соперницы. Она должна защищать всеми силами своего суженного, ан нет, она его выдает со всеми потрохами, как телка на базаре. Если же она повинна, то зачем спрашивать в гладильне об утопленнице, когда она еще не была найдена? Вот сестра вроде бы защитницей Лукерьи выступает, но тут же, нехорошее рассказывает и Аграфену невзначай к убийству пристегивает. Все запутано в клубок, его—то нам надо распутать.
– Но… а как же рассказы?
– Пока не знаю, но надеюсь, – Иван Дмитриевич лукаво подмигнул помощнику, – с твоей помощью докопаемся до истины.
Второй участок располагался на Малом проспекте, недалеко от Петровского парка. Крепкое двухэтажное здание с крыльцом в три ступени и металлическим узорным над ним навесом.
Ивана Дмитриевича встретили у входа, были наслышаны о приходе начальника сыскной полиции. Предоставили для разговора большой кабинет с двумя окнами, выходящими на проспект.
– Здравствуй, Егор! – приветствовал Иван Дмитриевич, занимая чужой стол.
– День добрый! – вошедший мял в руках картуз, робея перед высоким начальством.
– Присаживайся, – Путилин указал на стоящий у стола деревянный стул.
– Покорнейше благодарю, – произнёс Егор.
– Какие пожелания?
– Что? – он удивился. – Первый день моего ареста. Не привычный я к решетчатым окнам.
– Человек всегда свободы хочет, не надо было с кулаками бросаться на посетителей.
– Так слово – серебро, молчание – золото. Вот свое золото я и упустил.
– Хорошо, кто тебя вчера до участка провожал?
– Так жена моя Лукерья, ведь на целых семь дней лишили меня семейного счастья.
– Не страшно ее, на ночь глядя, одну домой отпускать?
– Привычная она, вечером от артельщика возвращается, и ничего.
– Да ничего, – Иван Дмитриевич пристально смотрел в глаза Егора. – Вчера Лукерья утонула.
– Как? Как утонула? – Егор вскочил со стула, было видно, что на лице появилось неподдельное удивление.
– Стал ты вдовцом, Егор. Поведай о вчерашнем дне.
Емельянов побледнел, в глазах светилось непонимание.