Вечером, заехав за Нестроевым, Путилин с несколькими агентами направился в названный ресторан и занял соседний с заказанным кабинет. Было выпито несколько чайников чая, когда с улицы донесся шум. Подъехала большая компания.
Они вели, как дорвавшиеся до денег студенты, скинули шубы в фойе, со смехом поднялись в кабинет.
В потолок ударили пробки, и пенные струи вырывалась наружу, обдавая окружающих искрящимися брызгами игристого вина. Женские голоса перебивали грубый мужской говор.
Путилин смотрел на компанию сквозь отверстие в двери, имеющееся в каждом кабинете. Из компании он узнал молодого карманника, промышлявшего на галерее второго этажа Гостиного двора со стороны Невского проспекта.
– Петр Петрович, – спросил он у Нестроева, – Вы были в Гостином дворе перед пропажей денег?
– Да, – сказал провинциал.
– Случайно не со стороны Невского?
– Мне понравился вид, и я любовался проспектом.
– Понятно. Я покажу вам одного человека, видели ли вы его где—нибудь?
Нестроев посмотрел на веселящуюся компанию и с трудом признал карманника, который там, на галерее что—то ему рассказывал.
– Поздравляю, чудеса происходят на нашей земле, – улыбнулся Иван Дмитриевич, – это и есть искомый вор.
Дверь в кабинет резко отворилась. Игравший на рояли окаменел с растопыренными пальцами над клавишами, а танцующие пары застыли, словно куклы, заметив самого Путилина, за ним двух полицейских агентов и понятых.
– Господа, рад поздравить вас с Новым наступившим годом! – с улыбкой начальник сыска прошел к столу и окинул взглядом присмиревшую компанию, – я буду рад представить Вам господина, вот целую неделю ищет случая познакомиться с вами. Прошу любить и жаловать, господин Нестроев Петр Петрович, – и посмотрел в глаза к «карманнику», тот, молча, поднялся, подошел тяжелой походкой ближе и положил на стол кожаный кошель.
– Петр Петрович, это ваше?
Нестроев дрожащими руками схватил свою драгоценность.
– Да—да, и деньги здесь, – с волнением в голосе произнёс провинциал.
– Не обессудьте, господин хороший, но там не хватает двух тысяч, – сказал «карманник», – хотелось повеселиться, – и развел руки в сторону, – господин Путилин, заметьте, я отдал добровольно.
– Учту, всех в Сыскное.
Когда компанию увели, Петр Петрович чуть было не упал в ноги к начальнику сыска.
– Полно, вам, господин Нестроев.
– Без вас мне хоть в петлю полезай.
– Служба наша такая, будьте с деньгами поаккуратней. Жулья хватает везде, разрешите откланяться.
– Не побрезгуйте отужинать со мною, господин Путилин!
– Извините, Петр Петрович, но мне хотелось бы остаток ночи провести со своею семьею.
Направив агента к даме, над которой нависла смертельная опасность, Иван Дмитриевич направил туда же трех переодетых полицейских, чтобы наблюдали за домом. Напрасно они мерзли на морозе, ночь прошла без происшествий, а утром придя на службу, Путилин обнаружил принесенный пакет, в котором лежала сторублевая ассигнация и записка: «Покорнейше прошу передать агенту за беспокойство и усердие». Только спустя месяц полицейский признался, когда вошел в богатый дом он был поражен, что на две персоны сервирован стол.
– Прошу прощения, Дарья Николаевна, в котором часу может явиться Ваш поклонник?
– Какой поклонник? – удивилась дама.
– Да тот, что собирался Вас убить?
– Не знаю я никакого поклонника! – с улыбкой произнёсла хозяйка.
– Как не знаете? – остолбенел агент.
– Я пошутила, сидела в одиночестве, а сегодня праздник, вот и решилась прийти к Путилину разыграть сценку. Сочинила историю. Правдива ли была?
– А вы часом не актриса?
– Нет, Бог миловал.
– Но Вы же могли взбудоражить весь сыск…
– Что за удовольствие Вам разбираться в шутке бедной женщины. И знаете, – она улыбнулась, – не поверю, что Вам неинтересно находится в моем обществе.
Возразить было трудно.
Пороки человеческие. 1871 год
Весь день тяжелые тучи медленно плыли по небу, только под вечер пошел мелкий моросящий дождь. С улиц и без того пустых начали исчезать последние прохожие, остались только спешащие по делам или возвращающиеся домой, иногда пробегала фыркающая лошадь, понукаемая извозчиком.
Ванька, посыльный при купце Феропонтове, быстрым шагом, иногда переходящим в бег, спешил выполнить поручение. Обувка промокла насквозь, он чувствовал при каждом шаге неприятную мокроту. На Верейской улице он наткнулся на лежащего на земле человека и грохнулся в лужу, вымочив единственные штаны. На глаза накатились слезы.