– Ваньку—то где взяли?
– Вот с Ванькой казус небольшой вышел, – стушевался Миша, – но ничего его тоже в каталажку отправили.
– Давай, давай, не всё же коту масленица, – Иван Дмитриевич навалился грудью на край стола, – должна быть ложка дёгтю в твоём повествовании.
– Вам ни о чём не говорит имя Иван Ефимович Сумороков? – В свою очередь и Жуков навалился грудью на стол. Глаза помощника с хитринкой смотрели на Путилина.
– Иван Ефимович Сумороков? Уж не тот ли малец?
– Тот, Иван Дмитрич, тот, – уверил начальника Миша.
Путилин откинулся на спинку кресла и рассмеялся.
– Ты об этом казусе говорил?
– Именно о нём. Так вот, – продолжил Жуков. С неделю тому один из «добровольных помощников», как в шутку называл заштатных агентов Иван Дмитриевич, сообщил, что через несколько дней сын дьячка Платон Чижиков и два приятеля Березин и Сумороков приготовляются к совершению покражи со взломом из монашеских келий Свирского подворья, что находятся в районе Московской части. За Платоном установили негласный надзор, но он вёл разгульный образ жизни. Таскался из трактира в трактир и, казалось, и не помышлял ни о каком злоумышлении. – Потатуев не стал скрывать адреса Ваньки Суморокова, я с агентам сразу по адресу, но потом смекнул, что имя больно знакомое. Поэтому и не стал наведываться на квартиру стрелочникова брата, как потом оказалось правильно и сделал. Установил наблюдение, ближе к вечеру появился и Чижиков с Березиным, хотя последнего я не знал, но догадался, что он и есть. Послал Лёву Шдяйхера за подмогой, ведь их трое и притом не робкого десятка, за Ванькой два смертоубийства, не фунт изюму.
– Ну, Миша, уважил, три преступления за один раз раскрыл, – похвалил Иван Дмитриевич помощника.
– Да как раскрыл? – Удручённо сказал Миша, – как телок ходил и сведения собирал и главное не крупицами, а целыми горстями, мельчают душегубы, не могут головой подумать, а за пятак готовы жизни ближнего лишить, чтобы утробу свою водкой залить, как тычутся в жизнь, как слепые котята.
Пропавший чиновник. 1874 год
Маленькая повесть
Третьего дня господин Комаров, секретарь Духовной Консистории, впрочем как и в прочие дни недели, вышел из дому в осьмом часу утра, откушав горячего со свежими баранками чаю. В левой руке он держал зонт, плывущие по небу низкие тучи, замеченные из окна, не предвещали солнечного дня, а вышедшему не нравилось возвращаться домой или ходить по делам службы во влажном от петербургской сырости сюртуке.
Дворник с крыльца видел, как перед господином Комаровым остановилась пролетка, он опустился грузно на скамью, что—то сказал извозчику, тронув плечо зонтиком. Но так на службе и не появился, как и последующие три дня никто его не видел и не знал, куда мог запропаститься секретарь Консистории, никогда до того дня не позволявший себе не то, чтобы заболеть, но и опоздать.
– Иван Дмитрич, – помощник начальника сыскной полиции Михаил Жуков, прикрыл за собою дверь в кабинет и тихо, словно боясь, что его услышат в коридоре, произнёс, – к Вам солидный господин из Духовной Консистории.
– Проси, – без интонации и совсем равнодушным голосом произнёс Путилин, отрывая взгляд от бумаги, что держал в руках.
В кабинет степенным шагом вошел уже немолодой мужчина с аккуратно подстриженной с проседью бородой и брюшком, на котором чудом держался больших размеров золотой крест с россыпью дорогих каменьев. Он остановился, подняв руку для крестного знамения, окинул тяжелым взглядом углы и, не найдя иконы, перекрестился, глядя в пустой угол.