– Миша, и такая возможность не исключена. Сейчас мы бродим в потемках, если честно сказать, то пока не вижу светлого пятнышка в непроницаемой мгле розыска.
– Вам, Иван Дмитрич, не показалось, что помощник Афанасия Петровича что—то скрывает?
– Не показалось, а я уверен в этом.
– Но почему? – Михаил не успел окончить вопроса, будучи перебит словами Путилина.
– Пока рано. – Потом добавил, – а правду все равно поведает. Шила в мешке не утаишь.
– Не было бы поздно?
– Три дня срок, но будем надеяться на благополучный исход наших розысков.
– Иван Дмитрич, у меня складывается впечатление, что пропавший идет впереди, а мы его догоняем, но шаг слишком мелок.
– Верно подметил, идем по следу.
Утром помощник секретаря консистории сидел на своем месте, усталым взглядом взирая на дверь. При каждом входящем посетителе он приподнимался со стула и вежливым с извиняющимися нотками голосом произносил, что господин Комаров отсутствует и будет через несколько дней. На вопрос: когда? Следовало пожатие плечами, мол, сие мне не ведомо, у секретаря много важных дел.
Михаил застал помощника, поднимающимся из—за стола и обрадовавшимся хотя бы одному знакомому лицу.
– Здравствуйте, господин Жуков. У меня для Вас бумага готова с вечера, – он протянул два листа серой бумаги, – в первом посетители, во втором уволенные Афанасием Петровичем чиновники.
– Благодарю, – Михаил взял протянутые листы, исписанные мелким почерком.
Поутру Иван Дмитриевич вскочил, словно сыграл сигнал тревоги. После недолгого умывания выскочил на улицу, даже не выпив утреннего чая, и на пролетке отправился на квартиру исчезнувшего чиновника.
– Любезный, – обратился к дворнику, – где мне найти хозяина?
– Иван Егорыч проживают в третьем этажу, – ответил тот, не удивляясь вопросу начальника сыска. Надо, значит, надобность есть.
– Проводи меня к нему.
– С превеликим удовольствием.
Хозяин принял в комнате в халате и домашних тапочках.
– Чем могу быть полезен?
– Иван Егорович, – обратился к нему Путилин, – я – начальник сыскной полиции – занимаюсь щекотливым делом.
– Я Вас внимательно слушаю.
– Вы, наверное, уже наслышаны об исчезновении вашего жильца господина Комарова?
– Да, да, до меня доходили вести.
– Так вот четыре дня тому поутру Афанасий Петрович вышел из дома и с тех пор его не видели ни на службе, ни дома.
– Печально.
– Я занимаюсь розысками господина Комарова и пока о несчастье говорить рано, но я к Вам с не совсем законною просьбою.
– Слушаю и буду рад, если смогу чем– нибудь помочь в этом деле.
– С Вашего позволения мне хотелось бы произвести осмотр квартиры исчезнувшего.
– Ну я думаю, – произнёс Иван Егорович, – что это пойдет во благо розыскам и Вы ничего не будете трогать?
– Боже упаси, – приложил руку к груди Путилин, – мне просто необходимо посмотреть, как проживал Афанасий Петрович? Ведь по отзывам он был чрезвычайно замкнутым человеком.
– Да, мне дворник говорил, что не видел ни разу, чтобы к господину Комарову приходили приятели, родные или, – он подмигнул Ивану Дмитриевичу и шепотом произнёс, – дамы.
– Это так, – подтвердил начальник сыска, – Иван Егорович, не сочтете за труд сопроводить меня?
– Я только оденусь.
Дважды щелкнул замок, дворник потянул за массивную бронзовую ручку и дверь с легким скрипом распахнулась.
– Прошу Вас, – хозяин показал рукой, – будьте первым.
– Благодарю, – Иван Дмитриевич ступил в широкий коридор с большим зеркалом на стене.
Квартира оказалось небольшой, состоящей из спальни, гостиной и кабинета. Везде царил порядок и ни пылинки на мебели.
– Иван Егорович, – обратился Путилин к владельцу дома, – а кто убирается в комнатах и готовит господину Комарову.
Иван Егорович кивнул дворнику, мол, отвечай, тот прокашлялся:
– Так Варвара из соседнего дома, она и ключ имеет. Я за ней схожу? – то ли вопрос, то ли просьба.
– Ступай, – начальник сыска осмотрел спальню. Ничего примечательного: широкая кровать под прозрачным пологом, стул, столик, на нем лампа, книга с закладкой, стакан и наполненный водой графин. Иван Дмитриевич взял в руки книгу, оказавшуюся романом господина Диккенса, но интерес вызвала не она, а письмо, служившее закладкой.
«Жестокость порождает только жестокость, господин Комаров, Вам же не знакомо само понятие милосердия. Бог Вам судья, Он накажет Вас за перенесенные нами несчастия, к которым Вы приложили свою руку.»