– Никогда бы не догадался, а пострадал бы более всех Василий.
– Николай Иванович, почему вы не пригласили полицию, а пропечатали в газете?
Господин Даудель снова густо покраснел и не ответил.
Заводской мститель. 1874 год
– Ты жаловался, что крови вокруг много, – Иван Дмитриевич протянул бумагу помощнику Жукову, присланную в сыскное отделение приставом Петергофского участка, – займись—ка этим делом.
Миша пробежал глазами небольшой текст, перевернул бумагу другой стороной, в надежде, что там есть продолжение, но лист был пуст.
– Мы что ж? – То ли удивлённо, то ли разражено произнёс Жуков, – и поджогами заниматься будем?
– Прикажут, будем, – с улыбкой ответил Путилин.
– Так это…
– Миша, задание получил, марш выполнять. К вечеру доложишь о произведённом дознании, – и, взяв со стола ещё один лист, углубился в чтение.
В Петергофском участке пристав титулярный советник Булаев принял Путилинского помощника Мишу Жукова чуть ли не с распростёртыми объятиями. И оно понятно, подсунуть сыскной полиции дело, которое заведомо невозможно расследовать. С глаз долой и голова не болит.
– Михаил Силаньич, – с такой искренностью говорил пристав и, если бы не едва заметная улыбка с такой хитринкой, что давала блеск глазам, никогда бы не догадался, что лукавит полицейский начальник, – Михаил Силантич, рад бы помочь, да не знаю чем.
– Сведениями, – Жуков обречённо вздохнул, тоже показывая, что, мол, ваше дело, любезный Матвей Иванович, так подвернулось некстати, что заниматься им вроде бы и надо, но не до него.
– Сведения, это, пожалуйста, – пристав поднялся со скрипучего стула и достал из шкапа серую папку с чёрными тесёмками, – сведений – вагон, а толку никакого. Взгляните свежим взглядом, может, что найдёте свежим взглядом.
– Оказывается случай не первый? – Поднял на пристава глаза Миша.
– В том—то и дело, что восьмой.
Миша присвистнул.
– Даже так?
– Именно.
– И вы не смогли вычислить преступника?
– Ну вы, любезный Михаил Силантьич, из нас каких—то Видоков делаете. Голова и так кругом идёт.
– Как я вижу, поджоги только в одном месте, на Путиловском заводе?
– Точно так.
– Карта расположения зданий у вас есть?
– Не без этого, для чего он вам? – Булаев снова поднялся и подошёл к тому же шкапу, вернулся с рулоном и, отодвинув со стола чернильный прибор, расстелил лист, с одной стороны прижав тем же прибором, с другой – уездным справочником.
– Надо же знать в каких местах горело.
Миша поднялся и склонился над чертежом:
– Итак, первый поджог, – Жуков посмотрел на пристава, – не простое возгорание?
– Нет, я тщательно проверил, все случаи подходят под поджог, случайностей, к сожалению, нет.
– Хорошо, первый склад соломы в литейной мастерской, двадцать третье июня в восемь часов вечера. И свидетелей не нашлось?
– Нет.
– Светло, как днём, рабочие по заводу ходят.
– Вот именно, что не ходят, работа кончена, на заводе остаются только сторожа и те, кто проживает в доме, отданном служащим и работникам.
– Значит, либо сторожа не выполняют свой работы, либо тот поджигает, кто живёт здесь.
– Почему такая уверенность?
– Вы посудите сами, пешком добираться сюда неудобно, но не в этом дело, можно запросто нарваться на сторожа или проживающего здесь, а если живёшь, то и внимания не привлечёшь, ведь тебя здесь видят постоянно.
– Тоже верно.
– Тогда примем сие утверждение за рабочую версию.
– Ваше право.
– Место первого пожара прикроем этим пятаком, – Миша положил на карту потёртую монету, – далее, двадцать шестого числа, уже в девять часов и тот же самый склад. Понятно, в первый раз решили, что случайность, сторожа, как ходили сонными мухами, так и продолжили. Урока не получили.
– Наверное, так.
– Второй пожар тоже не насторожил?
– Видимо так.
– Далее двадцать восьмое июня, в этот день в одиннадцать сорок ночи уничтожена огнём до основания строительная будка у ново—котельной мастерской, вместе с содержимым – материалами и инструментами, – очередная монета легла на чертёж. Следующий пожар случился пятого июля, то есть с недельной отсрочкой, вот в этом сарае, – Миша заглянул в бумагу, – в нём хранились сложенные дубовые доски. Складывается впечатление, кто—то старался выдать пожары за самовозгорание, мол, тлело что—то, тлело и в один прекрасный миг полыхнуло.
– Я тоже так думал, – показал пристав, что он не только может писать, но и имеет свои соображения.