– Да ехать ли?
– Куда? К племяннику-то?
– Да. Ехать ли?
– Ну, уж это ваше дело!
Баскаков вошел на ротный двор. Квасов нерешительно полез в тележку. Гордость его не позволяла ему ехать с поклоном к племяннику, к «поросе», с которым он поссорился, который его даже оскорбил.
– Поезжай шажком, а я покуда на мыслях раскину, – сказал он глухо кучеру.
Проехав одну улицу, Квасов велел остановить лошадь: он окончательно не знал, что делать.
– Нет, уж вы, Аким Акимович, будьте благодетель, – выговорил кучер, слышавший разговор двух офицеров. – Хоть и неохота вам, а поезжайте к Митрию Митричу. Подумайте, мы с вами вот по городу колесим, а наши княжны теперь на хлебе и на воде сидят, а может быть, их и пытают каленым железом. Хоть для Василисы Андреевны будьте благодетель. Она наш ангел-хранитель… Для Василисы Андреевны!
Эти три последних слова вдруг заставили Квасова вздрогнуть, и он воскликнул:
– Пошел!
А сам невольно подумал: «Для Василисы Андреевны! Для нее, моей неоцененной, не то что к поросенку этому поеду, а хоть в Неве утоплюсь!»
IX
И через несколько минут Квасов входил в маленькую, но красивую квартиру Шепелева. В обыкновенное время он бы, конечно, огляделся кругом себя и заметил бы роскошную обстановку, но теперь уже было не до того.
«Как-то примет меня? Что скажет?» – робел Квасов за свое самолюбие.
Денщик Шепелева пошел доложить барину о приезде Квасова, и, прежде чем Аким Акимович успел переступить порог из столовой в гостиную, он услыхал быстрые шаги. Юноша бегом летел к нему навстречу и через мгновение повис у него на шее.
– Голубчик, дяденька! Родной мой! Вот подарили!
И Шепелев в порыве радости и восторга, что дядя первый его навестил, схватил его красную и жесткую руку и несколько раз поцеловал ее с чувством.
Это движение юноши поразило Квасова в самое сердце, или, быть может, от нескольких часов, проведенных в волнении, сердце матерого лейб-кампанца наболело. И теперь он не выдержал, слезы вдруг полились по его суровому лицу. Шепелев схватил его за руки и потащил в крайнюю горницу, спальню.
Квасов собирался сказать ему, входя в дом, что он не мириться приехал, а просить его заступиться за семейство, которое всегда считалось роднёй и друзьями его отца и с которым он чуть-чуть сам не породнился. Но теперь Аким Акимович молчал и на благодарность Шепелева за этот первый шаг не отвечал ничего.
– Я бы сам давно к вам пришел прощения просить, да боялся, думал, рассержу еще пуще. Вот как перед Господом Богом правду говорю! – воскликнул Шепелев. – Простите меня! И вина моя невеликая! Я вам все расскажу, ничего не скрою.
– Ну, слушай, порося, – мягко выговорил Квасов, – после поговорим обо всем, а теперь времени терять нельзя. Отвечай мне по совести, кто тебя одарил и в офицеры вывел в один месяц? Правда ли, что Скабронская? Не ради пустого любопытства, а ради дела спрашиваю.
– Дядюшка! Что ж бы тут за грех? Она первая красавица в городе. А вы знаете, на счет каких старых ведьм наши же офицеры живут.
– Знаю, не в том дело, – перебил Квасов. – Стало быть, можешь ты… Захочет она для тебя заступиться за невинных?
– Еще бы! – воскликнул Шепелев.
И Квасов рассказал племяннику то, что слышал от Баскакова.
Шепелев, конечно, узнал накануне от Маргариты о мошенничестве и аресте князя Глеба, но судьба, постигшая все семейство, была для него новостью. Он вскочил с места и всплеснул руками. Квасов было продолжал рассказ, но юноша замахал руками:
– Полноте, дядюшка, что вы, чего тут объяснять! Я их лучше вас знаю. Мало того, что постараюсь сделать все, а вперед вам говорю, что, пожалуй, к вечеру же их и выпустят. Едем сейчас.
– Куда?
– Едем к Маргарите!.. К графине Скабронской, – вдруг вспыхнул Шепелев, поправившись.
– Как же? Что ты! – смутился Квасов. – Как же я?
– Непременно, сами ей все и расскажите.
Через полчаса веселая, довольная, смеющаяся Маргарита, как и всегда, красивая, изящно одетая, принимала у себя в гостиной юношу и дико озирающегося лейб-кампанца.
Аким Акимович, всегда отличавшийся медвежьими ухватками, теперь сидел в гостиной графини Скабронской совсем букой.
С первых же слов Маргарита поняла все и решила немедленно, чтобы Шепелев с дядей посидели у нее, покуда она съездит к Гольцу узнать, что делать.
– А вы не тревожьтесь, господин Квасов, – прибавила она. – Не нынче завтра всех освободят. Это дело совершенно просто. Я надеюсь, что господин посланник сам будет просить Гудовича, а то и государя освободить невинно пострадавших.