Только беседы с Васильком, ее кроткий голос, ее дивные глаза, которые теперь Шепелев оценил и полюбил, низводили мир и тишину в его наболевшее сердце. Скоро жизнь его распалась будто на два отдельных мира: на мир горя и злобы, где властвовала Маргарита, и на мир тишины и добра, где царила Василек. И Шепелеву случалось теперь после бурной сцены ревности с Маргаритой с наслаждением бежать к новому другу, княжне, и в тишине полудеревенского дома Тюфякиных находить покой и отраду.
Когда-то в детстве, потом уже юношей, перед отъездом на службу, он мечтал о сестре, всегда жалел, что у него нет сестер. Теперь здесь он вдруг как-то нечаянно, неожиданно нашел эту сестру. Ему казалось теперь, что он любит Василька столько же, сколько и Маргариту. Столько же, но и не так же. Однажды нечаянно ему пришел на ум простой вопрос: что, если бы эти обе женщины тонули, которую бы из двух вытащил он на берег первою? Он не мог дать ответа на этот вопрос, и невозможность дать ответ поразила его. Стало быть, он любил обеих равно.
– Да, равно, – решил он наконец, – но не на один лад, и, пожалуй, даже княжну люблю больше! И чувство это хорошее, ничем не испорченное!
Несмотря на видимую холодность Маргариты, Шепелев, как и все влюбленные, всячески, на разные лады старался объяснить ее холодность какими-нибудь пустяками – то капризом, то нездоровьем, то ревностью. Во всяком случае, Шепелев хотя и ревновал ее, но еще твердо верил, что до полной измены далеко. Графиня кокетничает направо и налево даже с самыми высшими лицами в городе, но и только! Покуда она принадлежит ему одному.
Наконец однажды судьба будто нарочно захотела так устроить, что он получил два роковых удара в самое сердце в один день.
Утром на параде государь остался доволен Преображенским полком, подозвал к себе всех офицеров и стал весело и ласково беседовать с ними об экзерциции и об их успехах.
Государь хвастал теперь тем, что старый полководец Миних в себя не может прийти от удивления, как быстро изменилась гвардия.
– Я во всю мою службу, – говорил Миних, – ничего не мог из них сделать, как ни просила меня о том царица Анна Иоанновна, а вы, ваше величество, в пять месяцев поставили гвардию на одну линию с фридриховскими солдатами.
Отчасти Миних льстил, отчасти был прав.
Ежедневные смотры, разводы, парады и разного рода экзерциции подтянули и старого и молодого. Полки смотрели бодрее, и если не веселей, то стройней. Полк перестал казаться случайным сбродом или шайкой одинаково одетых парней.
На этот раз государь, заметя большие успехи офицеров, долго и милостиво разговаривал со всяким из них. Наконец, глянув через Баскакова и Квасова, он увидел Шепелева, узнал в нем сержанта, поздравленного офицером в маскараде, и подозвал его.
Шепелев сделал два шага вперед и очутился впереди.
– Ведь это ты был дежурным у Гольца? – спросил государь.
– Точно так, ваше величество!
– Помню, помню. Как твоя фамилия?
– Шепелев, ваше величество.
– Шепелев. Родня покойного гофмаршала и толстой Мавры Егоровны Шуваловой, тетушкиной приятельницы?
– Точно так, ваше величество.
– Шепелев? – повторил государь. – Скажи на милость. А я ведь думал, ты немец. Я, по правде сказать, оттого на бале тогда… – Но государь запнулся и не договорил. – Ну, русский так русский, твое счастье.
Государь повернулся зачем-то к принцу Жоржу.
Шепелев хотел снова стать на свое место, но вдруг Петр Федорович снова обернулся к нему и выговорил быстро, как если бы слова невольно сорвались у него с языка:
– За что она тебя вдруг невзлюбила? – воскликнул он.
Шепелев, не понимая, молчал.
– Тогда ведь графиня Скабронская за тебя просила на бале, а теперь все просит тебя выслать из Петербурга.
Юноша, стоя на шаг от государя, так побледнел при этих словах, что Петр Федорович даже изумился.
– Да ты не бойся, – рассмеялся он. – Она уже дней десять проходу мне с этим не дает. Но я раз сказал, что не хочу, – и баста, этого не будет. Нельзя все бабьи капризы исполнять. Ныне станет просить произвести в фельдмаршалы кого-нибудь, а завтра станет просить его же в каторгу сослать или повесить. Это невозможно! Есть русская пословица: что у бабы… Ну, не помню!! Мудреная пословица!
– У бабы, ваше величество, – выговорил Квасов, – сто две увертки в день…
– Нет, не та, другая! – рассмеялся государь.
– Бабья вранья на свинье не объедешь, – снова сказал Квасов.
– Верно! А ты много знаешь пословиц! – И государь повернулся снова к принцу…
Принц ухмылялся и, показав пальцем на все еще бледного Шепелева, вымолвил: