— Ребята, машина в канаве лежит. Рванула наша мина!
Товарищи бросились следом за ним.
— Смотрите, и колеса напрочь оторвало.
Вот это ахнуло! — суетились мальчики около порядочной воронки на шоссе.
Вдали послышалось приближающееся тарахтенье. По дороге мчался мотоцикл с коляской, на которой был установлен пулемет.
— Хлопцы, тикай! — заорал Фомка и бросился в кусты.
На бегу он даже не услышал выстрелов, только почувствовал, будто что-то обожгло его шею. Фомка бежал, не разбирая дороги, запнулся за корягу и упал. Мимо проскочил кто-то, кажется Белоголовый. Петьки и Пашки не видно. Зозули тоже. Резко трещал пулемет, над головой просвистело несколько пуль. Фомка снова вскочил и напролом кинулся через кусты, которые поливало пулеметным огнем.
За кустами — небольшая полянка. Бежавший впереди Белоголовый с ходу выскочил на нее и вдруг, схватившись руками за бок, медленно и странно начал поворачиваться лицом к дороге. Новая очередь пулемета срг-зала кустик рядом с Фомой. Он припал лицом к земле и притаился. А Белоголовый нелепо взмахнул руками, раскинул их в стороны и упал. Позабыв про страх, Фомка пополз к нему.
— Бежим, — потряс он товарища. — Сейчас фрицы придут.
Но Белоголовый не отвечал.
— Убили! — прошептал Фома.
Затрещали, ломаясь, кусты, послышались гортанные крики гитлеровцев. Фома ползком перебрался через полянку, продрался сквозь кусты и скатился в канаву. Обдирая в кровь руки и ноги, он пополз прочь от страшного места. Канава привела его в довольно густой лесок. Только там мальчик поднялся на ноги и снова побежал.
Но бежать становилось всё труднее. Фома чувствовал, что его рубашка намокла, становилась какой-то неприятно скользкой и липкой. В ногах появилась слабость, перед глазами замелькали сине-зеленые круги… Шумело в ушах или это слышались еще раздававшиеся вдали выстрелы. Во рту пересохло и страшно хотелось пить.
Встретился ручеек. Фома лег на живот и жадно припал к воде. Пил он долго. Не сразу заметил, что в воду около его головы падают красные капли, расплываясь кругами…
«Ранен», — мелькнуло у него в голове,
Сев на землю, он сунул руку за ворот рубашки. Рука покраснела от крови. Болели плечи, шея.
Кругом было тихо. Обмыв в ручье лицо и руки, мальчик осторожно двинулся по направлению к городу. Сердце ныло. Где Петька, Пашка, Зозуля? Белоголовый, видно, убит там, на полянке. У него так странно раскрылся рот, когда он упал. А остальные? Неужто попались?
Еле приметная тропка вывела его на поле. Весеннюю траву освещало большое красное солнце, клонившееся к закату. Его лучи золотили видневшийся вдали купол Троицкого собора.
«Неужели уже вечер? — удивился Фома. — Сколько же я просидел у ручья?»
Осторожно оглядевшись и убедившись, что нигде не видно ни души, он двинулся к городу. Невеселы были его мысли. Прав был Сергей Андреевич, когда говорил: «На всё обращайте внимание, всё примечайте, но не лезьте, куда не надо. Это — дело взрослых». Вот и нарвались!
А дело было так. Рано утром заместитель начальника отдела гестапо по борьбе с партизанами, штурмбанфюрер Гиллер занялся очередными делами. Надо отправить боеприпасы и продукты карательному отряду в Славковский район. Черт их знает! Возятся там уже сколько дней — и никакого результата. Сожженные деревни, пристреленные бабы да ребятишки, — подумаешь, подвиги! Надо послать туда энергичного человека, чтобы показал этим растяпам, как надо работать. Попутно могут отвезти секретный пакет в Карамышевский район.
Приказав снарядить шеститонную машину, Гиллер вызвал к себе своего доброго друга и собутыльника оберштурмбанфюрера Эрнста Венделя.
— Ну, дорогой Эрнст, — встретил его Гиллер. — Не хочешь ли поразвлечься? Есть небольшое дело.
— Слушаюсь, — с нарочитой почтительностью щелкнул каблуками Вендель.
— Ах, брось щеголять дисциплиной, — покровительственно кинул польщенный Гиллер. — Садись, закуривай. Так вот. Нужно проехаться в Славковичи. Туда отправились такие растяпы, что следует их расшевелить. Нагони на них страху и растолкуй, что мне нужны не «замеченные поблизости» партизаны, а партизаны живые, с которыми можно поговорить… ха-ха! Поговорить в наших уютных, комфортабельно оборудованных кабинах.
— А как насчет мертвых партизан? — усмехнулся Вендель.
— Мертвых, и побольше, это тоже неплохо. Но лучше живых. После беседы их можно повесить где-нибудь на виду. Для здешних жителей это было бы поучительно. В последнее время русские стали здесь слишком смелы. Я не люблю, когда на меня смотрят, подняв голову.
— Будет исполнено.
— Уверен в тебе, Эрнст. Да, сам, конечно, не рискуй. Пусть черную работу делают другие.
Шесть солдат и два полицая — предатели из местных жителей — забрались наверх в кузов, на груз, а Вендель и штабс-вахмистр Штаубе сели в кабину к шоферу. Машина тронулась.
Поглядев в окно на выезжавшую из ворот машину, Гиллер потянулся и, зевнув, недовольно взглянул на золотые ручные часы. Его узкое длинное лицо, напоминавшее лошадиную морду, сморщилось, тонкие бескровные губы скривились. Восемь утра. В этой варварской стране даже вставать приходится варварски рано и заниматься делами не позавтракав.
Гиллер позвонил. Вскоре на круглом столике у дивана появился поднос с дымящимся кофейником, аппетитными булочками, яйцами, маслом, бутылкой коньяку. Гиллер жадно накинулся на еду.
Плотно позавтракав, он с удовлетворением откинулся на спинку мягкого кожаного дивана. Коньяк приятно разбегался по жилам, настроение улучшилось. Довольно бурча про себя любимую песенку «Целую ручку вам, мадам!», штурмбанфюрер начал подчищать ногти никелированной пилочкой.
В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, на пороге показался дежурный офицер.
— Разрешите доложить, герр штурмбанфюрер. Машина…
Гиллер недовольно вскинул голову, темные провалы глаз повернулись к забывшему субординацию офицеру. Прокуренные желтые зубы закусили мундштук с дымящейся сигаретой.
— Что такое?
— Машина, отправленная вами, подорвалась намине, поставленной ночью партизанами. Один полицейский уцелел, он вернулся.
— Ввести! — заорал Гиллер.
В кабинет вошел полицай, в измазанном землей и кровью мундире, дрожа от страха, будто он сам был виновником катастрофы.
Гиллер глядел на него, вытянув вперед безобразное лошадиное лицо, ставшее от гнева еще страшнее.
— Говори! — приказал он по-русски.
Через несколько минут из ворот гестапо вырвались две машины — легковой автомобиль штурмбанфюрера и грузовик со взводом солдат, среди которых сидел еще не оправившийся от страха полицай. Грузовик шел впереди — Гиллер не любил рисковать. Здесь не Люксембург!
Свернув с Ленинской на Октябрьскую, автомобили помчались к выезду из города.
На месте катастрофы уже стояла санитарная машина. Извлеченные из-под обломков трупы лежали на траве. Тело обер-штурмбанфюрера Эрнста фон Венделя — несколько поодаль от других. Холеное лицо иссечено осколками до неузнаваемости. Рядом аккуратно положена его оторванная нога в сапоге, не потерявшем еще наведенного утром глянца.
Сухие поджарые ноги Гиллера задрожали, к горлу подступила тошнота.
— Доставить в город! — бросил он фельдфебелю Бурхардту, кивнув головой в сторону трупов, и, не прибавив больше ни слова, сел в машину.
«Почти в самом городе! — думал Гиллер на пути в гестапо. — Это становится немыслимым. Большевика явно оставили здесь подпольные группы. Поймать бы хоть одного. Тогда можно было бы размотать весь клубок. Если только от этого одного удастся чего-либо добиться…»
Вернувшись в кабинет, штурмбанфюрер плотно закрыл за собою двери. На столике стоял еще не убранный поднос с остатками завтрака. Вздрагивающей рукой Гиллер почти до краев наполнил коньяком чашку, не обращая внимания на остатки в ней кофейной гущи, и залпом выпил. Почти в самом городе! А о переводе на запад нечего и думать. Он тяжело опустился в кожаное кресло.