Ранним утром, когда отряд собрался в условном месте, когда были перевязаны раненые, похоронен умерший от раны татарин Мухамедов и зарыта часть оружия, которое не могли забрать с собою, все командиры собрались к шалашу Чернова.
Разложив на широком пне карту, Чернов и командир отряда Михаил Васильевич Николаев что-то серьезно обсуждали. Увидев подошедших, Чернов поднялся.
— Товарищи, — обратился он к ним. — Вижу, — все вы сегодня в хорошем настроении. Основания есть, — вчерашняя наша операция прошла очень удачно. Но теперь давайте подумаем сообща — что делать дальше. Фрицы не настолько уж слабы и трусливы, чтобы не понять, в каком положении мы находимся. И я уверен, что они приблизительно понимают, что наиболее выгодный для нас путь — уходить на Карамышевский район. И так как они знают также, что движемся мы главным образом ночью, то они, по всей вероятности, постараются обложить нас сегодня к вечеру. Поэтому предлагается такой план — немедля сняться с места, сейчас, днем. Идти осторожно, кустарниками и лесными дорогами. Коней у нас немного — всего три, но, если понадобится, мы можем их оставить. Возьмем обязательно только тачанку с установленным на ней «максимом».
— Не будет ли она нам мешать? — спросил командир взвода Назаров.
— Ну уж, Коля, бросить всегда успеем, — ответил Белов. — Больно штука хорошая. Видал, как вчера чесали из нее немчуру?
— Значит, оставляем, — заключил Чернов, — А как план в целом? Принимаем?
— Принимаем. Идем, — дружно ответили командиры.
— Тогда еще одно предложение, — движением руки остановил их комиссар. — Разбить отряд на две колонны для скорейшего передвижения и более удобного маневрирования
Принято было и это предложение. Было решено, что колонны пойдут в километре-полутора друг от друга, по намеченному на карте пути через лесной массив. В случае чего они могут быстро прийти друг другу на помощь. Сигнал — одновременный залп из трех ракетниц. Если встретится большая группировка противника, — две красных ракеты, одна за другой. Одну колонну поведет командир отряда Николаев, другую — комиссар Чернов.
Петька попал в колонну Сергея Андреевича. К большой гордости мальчика, ему поручили заменить погибшего Мухамедова — быть вторым номером у пулемета и править тачанкой.
Из Славковского района Гиллер помчался в Карамышево. По дороге он сорвал злобу — расстрелял несколько крестьян, направлявшихся в лес с пилами и топорами, по-видимому за дровами. За ночной провал он был зол на весь белый свет, готов был стрелять и вешать каждого встречного. Оскорбленное самолюбие штурмбанфюрера не давало ему забыть постыдное сиденье под печкой.
Кстати, в донесении, посланном в Псков, он не только умолчал об этом позорном факте, но и вообще очень скупо обрисовал события минувшей ночи. Он сообщил только, что готовит большую карательную экспедицию против банды, именующей себя «партизанами», на след которой напал в Захворове, и просит срочно выслать батальон солдат из отдыхающей в Пскове гренадерской дивизии.
— Чертовы дороги! — недовольно бурчал Гиллер, то и дело подпрыгивая на сиденье броневика, ежеминутно проваливавшегося в ухабы. — И как эти азиаты жили при таком бездорожье! — продолжал он, поправив на голове сбившуюся от очередного толчка фуражку и обращаясь к сидевшему напротив обер-лейтенанту
Францу Шпигелю, занимавшему теперь при нем место убитого фон Венделя.
— Так точно, господин штурмбанфюрер! Этот народ, привыкший переносить все трудности жизни, ничего не боится, — почтительно выпалил Франц Шпигель. — Даже идя на смерть, на виселицу, он кричит: «Да здравствует коммунизм!» «Да здравствует советская власть!» Эти русские никак не хотят понять, что мы, европейцы, принесли цивилизацию в этот варварский край.
— Ну-ну… — недовольно прервал его Гиллер. — Что значит — «ничего не боятся»! У вас нездоровые настроения, лейтенант. Надо заставить бояться. В одном вы правы. Предстоит еще много поработать, чтобы привить им уважение к нашей культуре.
И, не высказывая конца своей мысли вслух, подумал, скривив бескровные губы в ехидной улыбке: «Гм! Цивилизация? Культура?.. Расстрелы, пытки, виселица… Живьем в землю, в огонь — вот чего достойны эти упрямые, непокорные люди. Иначе нам не победить, если не уничтожить больше половины русских. Оставить нужно только послушных рабов. Чтобы было кому обрабатывать для нас землю. Земля — вот что главное».
А вслух, обращаясь к Шпигелю, сказал только:
— Мы, национал-социалисты, чистокровные арийцы, властелины вселенной, должны покорить эту страну. В русских мы видим рабов, и только рабов…
Его слова прервал оглушительный взрыв. Броневик, проехав еще немного по инерции, ткнулся во что-то твердое, и Гиллер от толчка упал на грудь обер-лейтенанта.
— Что это? — испуганно пробормотал он, хватаясь за пистолет. — Опять партизаны?..
Он трусливо приоткрыл дверцы броневика, но, не успев даже выглянуть наружу, схватился рукой за правое плечо. Пальцы его мгновенно окрасились кровью. Обер-лейтенант Шпигель потянулся к Гиллеру, чтобы помочь ему, но штурмбанфюрер, отстранив Шпигеля, воскликнул:
— Партизаны! Мы окружены! Надо спасаться!
Водитель броневика открыл огонь из пулемета. По броне защелкали пули, — партизаны перенесли сильный огонь на броневик. Гиллер услышал громовой голос, кричавший по-русски: «Даешь, братцы!»
Это Николай Утлих крошил группу карателей, пытавшуюся прорваться в сторону местечка Красные Пруды.
Тем временем Петька, стоя на коленях, правил тачанкой, которая, находясь в хвосте колонны, немного поотстала, изо всей силы нахлестывал лошадь, чтобы поспеть к месту боя. Откормленный, сытый жеребец, отбитый у немцев же в одном из недавних налетов, мчался во весь дух.
— Поскорей давай, — торопил Петьку Абдул Ибрагимов. — Эх, не везет нам! То колесо отлетело, то конь распрягся… Нажми, стегни его, черта. Заворачивай правей… Туда, на полянку, к лесочку, там развернемся, — выкрикивал Абдул, подпрыгивая от толчков и держась за ствол пулемета.
Но Петька уже и сам видел, как на опушке леса человек двадцать гитлеровцев теснили четырех партизан, которые вели ожесточенный автоматный и гранатный огонь. Несмотря на это, гитлеровцы полукольцом обходили их.
Петька с ходу развернул тачанку для боя и крикнул Абдулу:
— Так хорошо?
Абдул, налаживая пулемет, только мотнул головой в ответ,
— Давай помогу, — предложил Петька, подравнивая ленту. — На, держи вот так.
Схватившись за ручки пулемета, Абдул нажал гашетку, поливая смертельным огнем карателей.
Гитлеровцы, не ожидавшие, что к партизанам подойдет помощь, заметались, не зная, куда бежать.
Когда кончилась уже вторая лента и выстрелы стали одиночными, партизаны добивали особенно ожесточенно сопротивлявшихся врагов, — из кустов, метрах в ста пятидесяти от тачанки, вдруг поднялась и метнулась в сторону высокая худая фигура в черном эсэсовском мундире.
— Глянь, Абдул, — дернул Петька за рукав пулеметчика. — Фриц уходит. Офицер. Видишь, — погоны блестят. Давай чесанем его из пулемета.
Петька прицелился из автомата, но не успел выстрелить: немец нырнул за куст.
— Уйдет, сволочь, — скрипнул зубами Абдул. — Давай, Петя, гони. Догоним!
И, развернув тачанку, они помчались в погоню за гитлеровцем.
Гиллер был уже почти уверен в своем спасенье, когда заметил выскочившую из-за леса на поле тачанку. Лошадь, разбрызгивая в стороны падавшую с удил бело-красную пену, догоняла его. Он дважды выстрелил из пистолета, нажал спуск еще раз, но выстрела не последовало. Всё! Оставалось только бегство. В лес? Нет. Нельзя. Там партизаны. И, охваченный животным страхом, штурмбанфюрер выбежал в чистое поле. Оглянувшись, он заметил на тачанке правившего лошадью подростка с развевающимся черным чубом и раскосого пулеметчика, который, держась одной рукой за пулемет, что-то кричал и размахивал другой рукой, указывая в сторону Гиллера. Смертный ужас охватил эсэсовца. Разгоряченная огромная лошадь мчалась прямо на него.