— Кого?
— Немец, фельдфебель. Ух, и гад был! Он меня на вокзале арестовал и на расстрел вывозил. Не думай, я не за себя только. Когда я еще в тюрьме был, мне о нем говорили другие заключенные. Для него человека погубить — лучше радости не было. И вот, когда я жив остался, обещал себе — не за себя, за всех убью гада. Понимаешь?
— Понимаю.
Петька взял Фому за руку.
— Фомка! Не сердись только, не волнуйся. Ты, знаешь… ты тоже настоящий партизан… Ничего, что в городе. Это ведь всё равно — где. Тебя в отряд с радостью примут. Вот увидишь.
Фома скупо улыбнулся.
— Ну и ладно. А Сергей Андреичу вот что скажи, — уже спокойно заговорил он. — Скажи ему так: жив Фома и готов выполнить любое поручение, любое задание в Пскове. А как сможет, — сам придет. Скажешь?
— Скажу, — твердо пообещал Петька и добавил вдруг — только ты скорее приходи, слышь.
На другой день после этого разговора Фома провожал Петьку.
— Смотри, не забывай да Сергей Андреичу всё передай, — наставлял он Петьку. — Адрес помнишь?
— Помню.
— Ну то-то. А насчет меня не беспокойтесь. Как только бабка Агафья поправится, — сразу к вам приду, — утешал Фомка Петьку. — Тогда снова вместе будем фрицев бить.
Петька пришел на условное место, где должна была быть зарыта бутылка с указанием, куда перешел отряд. Вытащив старый обветренный столбик, торчавший на лесной просеке, Петька сунул руку в скрытую под столбиком ямку и вынул бутылку, в которой, накрученная на палочку, была бумага. Развернув бумажку, Петька узнал почерк Сергея Андреевича.
В записке сообщалось, что отряд перешел на новую стоянку, в пяти километрах от деревни Дворцово, на берегу речонки Кебь.
Идти надо было через лес на Алексеевку.
К вечеру Петька попал в руки разведчиков своего отряда.
— О, брат, жив!
Что же это ты так долго задержался? А ну, расскажи, — радостно встретил Петьку комиссар.
Петька начал рассказывать всё по порядку, — как пошел на квартиру, как попал в засаду, а потом в тюрьму, как встретился с Фомкой. Когда Петька стал рассказывать про Фому, Сергей Андреевич просто не верил.
— Честное пионерское! — поклялся Петька.
— А что же ты не взял его с собой к нам?
— Не может он сейчас. Бабка Агафья заболела. Одна она, старенькая, а без Фомки ей очень трудно будет, — заступаясь за Фому, как-то виновато ответил Петька. — А вам Фома велел передать, товарищ комиссар, что, если надо какое задание выполнить, — Фома готов.
— Молодец Фома. Я верю, что он сдержит свое слово и, когда старушка выздоровеет, будет у нас в отряде. А между прочим, вот что, Петро, — спросил комиссар, доставая записную книжку, — ты адресок-то помнишь, где Фомка живет? Вот мы и запишем, на всякий случай.
Петька точно обрисовал домик бабки Агафьи, рассказав, где он стоит и как его найти.
— Ну, спасибо, Петя! — И комиссар крепко пожал ему руку. — А теперь иди отдыхай, — впереди у нас еще много работы.
ФОМА РАЗОБЛАЧАЕТ ПРЕДАТЕЛЯ
Когда Мария Федоровна Чернова входила в калитку небольшого домика на окраине Пскова, дорогу ей загородил пятилетний карапуз. Упершись руками в бока, широко расставив ноги, он остановился в калитке.
— Тебе кого надо? — строго спросил он. — Если мамку, так ее дома нет, а к папке — не пущу. Мамка ругается, когда к папке всякие тут шляются, — закончил он, дерзко смотря на Чернову.
— А скоро мамка твоя придет?
— Она мне не говорит, когда придет, — почесав за ухом, ответил карапуз.
— Можно мне ее подождать? — шутливо спросила Чернова.
— А я знаю, что ли, можно или нет? Я не хозяин. Вот сейчас спросим у папки. Можно, — так жди сколько хочешь, не жалко. Ты постой здесь, я сейчас.
И, сверкнув голыми пятками, стремглав помчался за угол дома.
Остановившись около калитки, Чернова любовно посмотрела вслед шустрому мальчику, который защищал свою маму, и, усмехнувшись, повторила: «шляются тут всякие…»
Но в этот момент карапуз пулей вылетел из-за угла и, подбежав к Черновой, сказал:
— Пойдем. Дай руку. Папка велел к нему зайти.
Глядя на Чернову уже дружелюбно, держась за её руку, он по-хозяйски заговорил:
— Ты папку не бойся, он не сердитый, так только, вид делает. Он добрый… — И вдруг, как-то сразу, спросил:
— А ты, тетя, к нам в гости или по делу?
Чернова, улыбнувшись, подумала, — действительно, в гости или по делу? Как это назвать? Но ответила всё же:
— По делу, сынок, по делу.
— Ну-ну… — протянул ребенок. — Раз по делу, тогда к папке. А я думал, — в гости. Если бы в гости, — тогда к мамке. Она у нас всё с гостями сидит. Придут, рассядутся и дуют чай с сахарином полдня.
Чернова, от души рассмеявшись, спросила:
— Что же они делают эти полдня?
— Я же сказал, что. Чай пьют да всё на Гитлера ругаются и говорят, чтоб он сгорел.
Навстречу, из-под навеса дровяного сарая, вышел высокий сухощавый мужчина. Увидев Чернову, он остановился. Но карапуз уже кричал:
— Папка! Она к тебе по делу!
И сильнее потянул за руку Марию Федоровну.
— Ну и сыночек у тебя, — здороваясь с Груздевым, смеялась Чернова.
— Ничего, так себе, шустренький… — тоже с улыбкой ответил Груздев. — В обиду родителей не дает, — прибавил он, ероша волосы на голове сына. И, подняв мальчика, поцеловал его в розовую щеку. — А теперь, Вовка, беги играй около калитки в песке. Да если кто чужой придет, — говори, что папки дома нет.
Вовка посмотрел на отца, на Чернову и быстро спросил:
— Ты тут про дело с ней будешь говорить? — указал пальцем на Марию Федоровну.
— Да, да, сынок. Беги играй…
Но Вовка, отбежав на несколько шагов, остановился и, быстро повернувшись назад, крикнул:
— А ты тут с ней долго по делам не говори, а то наша мамка придет, так она тебе покажет дела!
И, шмыгнув носом, подтянув спадавшие штаны, побежал к калитке, около которой лежала куча песка.
— Видали? От горшка два вершка, а батьку учит.
И Груздев кивнул в сторону убежавшего сына.
— Вижу, вижу, — качая головой и лукаво улыбаясь, сказала Мария Федоровна. — Видать, батька хорош, что надо караулить.
— Да нет, Мария Федоровна, — несколько сконфуженно ответил Груздев. — Просто — женская ревность. Люди-то ко мне по делам приходят. Ну, конечно, есть среди них и женщины, и девушки… Ведь не могу же я ей всю правду говорить…
— Пожалуй, твоя правда, Трифон Николаевич, — серьезно проговорила Мария Федоровна. — В нашем деле особая осторожность нужна.
Они сели на сложенные под сараем дрова. Груздев, вытащив кисет, начал сворачивать самокрутку.
— Ну, как же у вас? — спросила Мария Федоровна.
— У нас-то как, — сейчас расскажу, — а вот у вас как дела боевые? Муженек здоров ли? Нога не мешает воевать? Не дает себя знать в походах?
— Спасибо, Сергей здоров, вам кланяется. Да что нам — живем, как на даче, всё на свежем воздухе, — отшутилась Мария Федоровна.
— Хорошо, если так. А у нас воздух тяжелый, северный, прямо сказать, воздух, — уже серьезно заговорил Груздев. — Провалились мы, Мария Федоровна. Вроде и осторожность соблюдали, конспирацию. А ведь быковская квартира погорела; знаете?
— Знаю. Быков сейчас у нас.
— Ну так вот. И как случилось, не поймем. Правда, облава была только на его квартире, больше никого не тронули, все целы. Но как это получилось, вот что важно. То ли на его квартиру внимание обратили, приметили, что там люди собираются, и налетели на всякий случай. То ли предал кто? А если так, — значит, среди нас какой-то гад таится…
— Да, тяжело вам здесь, в Пскове, подпольщикам, — задумчиво произнесла Чернова. — Да еще если есть в вашей среде предатель… Но ведь тогда ему известны были бы имена тех, кто бывал у Быкова. Их бы взяли.
— Только этим и успокаиваемся, — подхватил Груздев. — Но и другое в голову приходило. А что, если, сорвавшись на аресте Быкова, затаились?.. Ждут, что будем делать дальше, кто станет руководить, с кем будем связи устанавливать?..