Служба кажется бесконечной.
Но вот колокол торжественно бьет двенадцать раз, служба подошла к концу, и толпа радостно зашевелилась. Попы и дьячки еще что-то поют, но их уже никто не слушает, — все спешат поскорее выбраться на волю. Тяжелая повинность богу отбыта.
На улице шумно, весело.
Все стараются донести до дому зажженные в церкви свечи, которые озорные мальчишки тушат.
Ванька Рязанов хохочет от восторга:
— Я на одну свечку кы-ых дыхнул! Дык у барышни аж глаза вылезли от злости. Я, говорит, тебе, чертенок, все уши оборву! А я ей: «Ты не злись! Каяться приходила! Ругаться грех!» Зашипела и отвернулась. Крестится, а у самой со злости вся рожа перекосилась.
— А я четыре пальта прожег! — гордится Черемушкин. — На одном даже дырка сделалась…
— Поймают! Дадут тебе дырку! — с некоторой долей восхищения говорит Петька.
— Ничего не дадут! Я скажу: «Рази я нарошно! Прости, ради Христа!»
Трое приятелей дружно хохочут.
— А ведь грех! — подзадоривает Петька.
— Знамо, грех! — подтверждает Ванька. — Да ведь мы покаемся! Бог простит!
— Бог-то простит, а вот как отец узнает. Выпорет!
— Мой-то отец? Он никогда не порет! Только хохотать будет!
— А если нажалуются?
Ванька смеется:
— Жаловались! Отец как зачнет кричать: «Голову оторву, своими руками задушу! Зарежу!» А когда уйдут, схватится за брюхо и ржет. А ты говоришь, выпорет! Он у меня веселый! Когда на заводе Васька Пузырь напился и заснул, он стащил с него штаны и выкрасил ему задницу суриком. Дык весь завод чуть не помер со смеху.
— Суриком? Красной краской? — задыхаясь от смеха, переспрашивает Петька.
— Знамо, красной! А то какой же сурик бывает! А ты говоришь, выпорет. Он и матери не дает меня пороть. Что ни чудней сделаешь, то сильней хохочет. Скажет только: «Не балуй, дурак, а то мне за тебя отвечать придется», а потом еще пуще хохочет.
— Тебе везет! — говорит Петька со вздохом. — А меня чуть что и пороть…
Приятели расходятся в разные стороны. По дороге к дому Петька думает о «веселых отцах»: «Вон сосед, Андрей Васильевич, тоже веселый и тоже детей не порет. И отчего это отцы порют редко, а матери — то и дело? Дуры они, бабы! Злющие. Наша Ольга тоже такая! Мне уроки учить, а она — пол мети. Ясное дело, дура! А дразниться ловка! — с восхищением вспоминает Петька. — Такая злость берет, инда искусал бы зубами! Кабы я так умел! Про баб и в писании сказано: волос долог, а ум короток. А вот у Зои Владимировны тоже косы, а умная. Из всех только она и есть умная», — заканчивает нить своих размышлений Петька, когда замечает, что свеча давно потухла и, значит, он опять не сумел донести ее горящей до дому.
Петьке надо идти на исповедь, и он таинственно говорит сестре Оле:
— Батюшка велел приходить к четырем часам.
— Ага! Попался! — сияет Оля. — Достанется тебе от батюшки! Я говорила, слушайся!..
— Чай, ты мне не мать!
— Зато сестра твоя! А ты злющий, как волчонок, ничего делать не хочешь…
— Что ты врешь! — не стерпел Петька. — А кто в лавку ходит, кто самовар ставит? Да я и дрова колол, и снег зимой чистил. Разве я не помогаю маме?
— Ладно-ладно! Вот батюшка наложит на тебя епитимью[44].
— Каку таку петимью? Что ты врешь! Петрахиль, а не петимью!
— Вот узнаешь! Епитрахиль — это фартук, им батюшка покрывает голову, когда говорит «прощаю и разрешаю», а епитимью накладывают на великих грешников…
— Да разве я великий грешник? Дура ты такая! Я ведь еще маленький. Много ли у меня грехов-то?
— Вот-вот! И дурой меня ругаешь, и не слушаешься. Разве это не грех? Ведь я старшая сестра!
— Старшая — Лиза, и я ее слушаюсь, а ты просто девчонка — козья печенка! — говорит Петька презрительно.
— Да ведь и я старшая! На четыре года старше тебя!
— Ты сама дразнишься! И за волосы меня дергаешь, — уже не на шутку сердится Петька.
— Про мои грехи батюшка тебя спрашивать не будет, а про свои должен все рассказать. А если соврешь на исповеди, то придется тебе в аду лизать горячую сковороду! За грехи же великие батюшка наложит на тебя епитимью, — заканчивает Оля сурово.
— А что такое петимья? — переспрашивает Петька неуверенным тоном.
Мальчишку сразу охватывает страх: он вспоминает крещенский сочельник, свои озорные мысли об освящении нужника святым крестом и о том, как во время давки в церкви он обругал самого Саваофа.
— Кто его знает? Простит али не простит? — с тоскою говорит Петька, глядя на сестру.
Оля делает вид, что не слышит вопроса. Она наслаждается страхом Петьки.
44
Епитимья — Наказание за грехи, назначаемое священником во время исповеди: например, продолжительные молитвы или отбивание множества поклонов.