На площади перед церковью горят большие костры, вокруг них толпы народу. Это пожарные, квартиры которых в нескольких десятках сажен от церкви, жгут смоляные бочки. Петька не может оторвать глаз от яркого пламени.
Долго стоит он перед кострами, и ему кажется, что огонь живой, что он очень сердитый и потому с такой яростью пожирает дерево и смолу. Но постепенно костры догорают, площадь погружается во мрак, и Петьку охватывает грусть при виде последних отблесков умирающего огня. Теперь ночь стала темнее, чем прежде, и, шагая к церкви, мальчик думает: «Кто огонь? Где он живет? Почему не ест камни? Почему его так часто рисуют в церкви?»
В церковь Петька не может пробиться и, лишь с трудом протиснувшись на паперть[49], покупает себе свечку из красного воска, зажигает ее и выходит на церковный двор. Он отговел по всем правилам и теперь считает излишним стоять часами в церкви. Во дворе не душно, можно посидеть и походить, а то и перекинуться словечком с кем-нибудь из ребят. Петька замечает, что взрослые тоже переговариваются.
Под высокой колокольней, выстроенной отдельно от церкви, понаставлено множество куличей и сырных пасок. Какой-то мужик наступил тяжелым сапогом на одну из них и раздавил вместе с тарелкой. Поднимается крик, ругань. Один мальчишка толкнул другого, и тот смял пару высоких пышных куличей. Снова ругань, шиканье старух, звук затрещины и плач упавшего мальчишки.
Но вот раздаются возгласы:
— Несут, несут!..
Толпа перед папертью расступилась, из церкви повалил народ с зажженными свечами. Наконец выносят плащаницу[50], и Петька видит тот самый стеклянный гроб, который раньше стоял в алтаре[51].
Под возгласы: «Христос воскрес! Христос воскрес!» — шествие направляется вокруг церкви.
Петька в восторге. Пробираясь вместе с народом обратно в церковь, он сгорает от любопытства увидеть своими глазами воскресение Христа и чем дальше, тем больше недоумевает: «Что же это он? Воскрес, а не встает?» И тут вспоминает, что в гробу лежит лишь «деревяшка», к которой он прикладывался, и его разбирает злость на попа, который все испортил: «Как маленький играет с деревяшкой! Разве нельзя было живого мужика положить? А лучше бы спящую царевну? Самую красивую! Она бы непременно проснулась. Вот радость-то была бы!»
За пасху Петька отъедается. В первый же день он обходит всех родственников. К вечеру в его карманах набралось копеек тридцать. Анна Кирилловна, уже подарившая сыну три копейки, теперь добавила еще пятачок. И Петька, празднично сытый, идет со своим богатством к мороженщику-кондитеру, торгующему вразнос.
Кондитер с детьми и женой живет у Саранчихи — в грязном полутемном подвале. Войдя к ним, Петька застает хозяев за работой. Жена вертит мороженое, а муж варит карамель на особо приспособленном тагане. Мальчик с наслаждением съедает на копейку «настоящего» сливочного мороженого, сделанного из жидкого молока, покупает на три копейки шесть леденцов с орехами.
Свою покупку он щедро несет домой и делит с маленькими, разложив леденцы на равные части. Делает он это не только из доброты. В глубине души Петька по-прежнему немного жадноват. Но совесть у него теперь такая чувствительная, что он не может в полной мере наслаждаться лакомством один.
Может быть, на него повлияли внушения матери, которая говорит, что стыдно жадничать. Может быть, еще что. Но, как бы то ни было, произошла странная вещь: Петька понял, что один из честно разделенных леденцов доставляет ему большее наслаждение, чем все шесть, съеденных им самим.
Как всякий мальчишка, наслушавшийся сказок, Петька любит справедливость, любит силу и доблесть, мечтает о подвигах. Сказки-то, пожалуй, сильнее всего и действуют на мальчика. Петька очень старается научиться владеть собою и, хотя это трудно, уже одерживает первые маленькие победы.
ГЛАВА XI
После праздничного обеда Петька идет на Троицкую площадь смотреть, как играют пожарные. Они разложили в линию на уже подсохшей под солнцем земле на аршин одно от другого крашеные яйца и выбивают их с пятнадцати шагов катком из войлока, обшитого холстом. Петьке, как и другим мальчишкам, разрешается бегать за укатившимся катком и гнать его обратно к линии играющих.