По всему было видно, что дела своего он не любил: на уроки опаздывал, случалось, что учитель пропускал половину урока и больше. Но если ученик опаздывал хотя бы на полминуты, Николай Петрович жестоко с ним расправлялся. Особенно больно было, когда он хватал провинившегося своей крепкой рукой за щеку и, так держа его, резкими быстрыми толчками то привлекал к себе, то отталкивал на длину руки. Обычно после этого у мальчишки оставался огромный синяк во всю щеку, так что всех наказанных историком в училище было легко узнать.
— Я вам покаж-жу! Я вам покаж-жу! — кричал разъяренный педагог, и голос его срывался в визге.
Был Николай Петрович и большим поклонником порки. Если он заставал курящего ученика или узнавал об исправлениях в дневнике, подделке подписи родителей, он кричал истошно:
— Вспороть! Вспороть! Вспороть!
И виновника действительно пороли в комнате сторожа. Если же родители не соглашались на порку, ученика исключали.
Изучали историю по Иловайскому[86], но Николай Петрович требовал, чтобы ему отвечали не по учебнику, а по его рассказу. Ученики, обладающие острой памятью, получали пятерки, а заучившие урок по учебнику — тройки и двойки. Все плохо выучившие получали единицы. На них Николай Петрович не скупился. Правда, потом он спрашивал этого ученика и во второй раз и в третий и в большинстве случаев переправлял единицу на тройку.
Единственным спасением было то, что спрашивал он всегда по алфавиту, и ученики заранее высчитывали, когда и какой урок следует выучить. Для большей надежности выучивали два-три урока подряд, а потом снова забрасывали учебник, теперь уже до следующей четверти.
Больше одного раза за четверть Николай Петрович спросить не успевал.
На рождество, на масленицу и пасху Николай Петрович обычно задавал повторение пройденного и с началом занятий ставил сплошь всем, за исключением самых способных, единицы. Тут уж трудно было высчитать свой урок. Учитель гонял по всему курсу.
— Садитесь! Единица! — злорадно объявлял он в большинстве случаев.
Нагнав страху, Николай Петрович выбирал какого-нибудь непомерно рослого, но не очень способного ученика и, не скупясь на самые нелестные эпитеты и сравнения, начинал его высмеивать. Классу полагалось в это время смеяться, и все смеялись, хотя и не очень охотно, над тяжелыми остротами учителя: лишь бы только не спрашивал.
Гаврилова не любили страшно, но отпора дать ему не решались. Для большинства уездное училище было высшей ступенью образования.
Один раз Николай Петрович застал в уборной курящего ученика и хотел по своему обыкновению схватить его за щеку, но получил такой удар кулаком по протянутой руке, что заохал и не решился повторить своей попытки. На экстренном заседании педагогического совета, созванном тотчас же, ученик, осмелившийся поднять руку на учителя, был немедленно исключен.
Понятно, что после такого происшествия протестовать против Николая Петровича ученикам и в голову не приходило, и они отводили душу в том, что всячески высмеивали «почтенного педагога» за глаза.
Петьке Николай Петрович не был опасен: на уроках мальчишка давно вел себя безупречно, домашние задания он выучивал аккуратно, но тем не менее к учителю испытывал сильнейшую неприязнь и частенько во время урока начинал вдруг мечтать о том, как было бы хорошо ударить с разбега в шарообразный его живот или пустить в массивное, заплывшее жиром лицо валенком.
Из вдовьего дома в училище ходило несколько человек, так что недостатка в попутчиках у Петьки не было. Иногда набиралась компания до десяти человек, и идти было весело. Правда, нередко веселье это неожиданно омрачалось, из-за чего Петька подолгу мучился угрызениями совести. Так, на одном из близких перекрестков ребята обычно нагоняли мальчугана в блестящих башмаках и белых чулках — ученика частного пансиона. С первого же раза Федька Колодов за что-то его невзлюбил и плюнул ему в спину. Его примеру последовали и другие. В ответ на это мальчуган обернулся, спросил как-то особенно серьезно:
— Чиво плюваешься?
Это-то «плюваешься», так всех рассмешившее, и определило участь бедняги, надолго ставшего с тех пор мишенью для плевков. Малыши жалели мальчугана, но их защита только подзадоривала больших шалунов.
По дороге домой более обеспеченные ученики заходили иногда в кондитерскую Розанова, где покупали обломки и крошки от печенья и пирожного по пять копеек за полфунта. Купить фунт никто из мальчишек не был в состоянии, а нередко складывались и на полфунта. Иногда среди крошек попадало смятое пирожное, а то и два.
86
… по Иловайскому. — Историк Д.И. Иловайский — автор распространенных в дореволюционное время учебников по русской и всеобщей истории, носивших консервативный характер.