— Это совсем другое, — тихо произнёс Люциус. — Ты не знал о её планах, и я не держу на тебя за это зла… Однако ты всегда был очень привязан к ней, и именно поэтому я прошу тебя проявить сейчас к матери сочувствие, даже несмотря на то, что она обманула твоё доверие. Ты же видишь — она, очевидно, впала в безумие, не смогла простить меня, в чём немало и моей собственной вины… Быть может, если бы тогда, на твоём дне рождения я выполнил её требование…
— Какое ещё требование? — прервал его тот.
— Она хотела, чтобы я дал ей непреложный обет, что не изменю своего завещания, — сказал Люциус.
— Что? Она просила тебя дать ей непреложный обет о моём наследстве?
— Да, и мне, вероятно, необходимо было согласиться. Быть может тогда, она удовлетворилась бы и не стала довершать свои планы… В конце концов она думала только о твоём благополучии, поверь мне.
— Нет! — Скрипнул стул; послышались беспокойные шаги. — Нет! Она думала в тот момент совсем не обо мне! Она была одержима ненавистью к тебе за то, что ты отдал её место грязнокровке!
Стоявшая за дверью Гермиона вздрогнула слегка.
— Не произноси больше подобных слов в этом доме, Драко, — мягко прервал его Люциус.
— Потребовав от тебя непреложный обет, она просто хотела привязать тебя к себе! — продолжал тот, пропустив его замечание мимо ушей. — Снова! Какая же она эгоистка!.. Как она… — голос его дрогнул. — Как она могла так поступить со мной?!
— Драко, — вздохнул Люциус.
— Я ведь… Я ведь так её любил! Так любил её, папа. А она… разбила мне сердце!
Шаги прекратились, послышался сдавленный всхлип, и негромко скрипнули о паркет ножки второго стула.
— Ну всё, — это был Люциус, — всё…
На несколько мгновений повисло молчание, прерываемое лишь редкими судорожными вздохами Драко; потом звякнули бокалы, и стулья скрипнули вновь.
— А между тем, — вздохнул Люциус, — учитывая, события ещё только грядущие, сколь же и неотвратимые, мне тоже нужно попросить тебя кое о чём…
— Неужели ты и правда собрался вновь пройти через суд?
— Это уже бесполезно обсуждать, — бросил тот, — но чтобы ты в полной мере понимал всю серьёзность моей просьбы, сынок, я должен сразу сказать тебе, что штрафом, мне отделаться навряд ли теперь удастся. Кингсли лучше удавится, чем даст мне уйти от него и в этот раз, а потому, я хотел попросить тебя, чтобы ты позаботился о Гермионе и Розе, в то время, пока я буду… отсутствовать.
— Но папа, почему ты так уверен…
— Просто обещай мне, Драко! Я не прошу тебя давать мне никаких непреложных обетов, но я должен знать, что в ближайшие, по крайней мере, пять лет, Гермиона и твоя сестра будут находиться в надёжных руках.
— Пять? — Гермиона в ужасе отпрянула от двери, сейчас же зажав себе рукой рот.
Поглощённые, однако, своей беседой отец и сын не услышали её, и вскоре, из кабинета вновь раздался взволнованный, но едва уже различимый голос Драко:
— Конечно, пап. Конечно, я обещаю тебе… обещаю…
========== Глава 29. Мать ==========
Гермиона не рассказала Люциусу о том, что услышала.
Когда он, закончив с Драко свой разговор, покинул кабинет — за дверью её уже не было. Она дожидалась их обоих в столовой, и они посидели там все вместе ещё немного за приготовленным на скорую руку обедом, после чего Драко сразу же отправился в Америку. Мать он не простил и навещать перед заключением в Азкабан тоже не стал. Люциус переживал. Гермиона чувствовала это и вечером, и следующим утром. Он был молчалив, напряжён, но оба они делали вид, что совсем не замечали этого.
Форсировать события, после неудавшегося разговора с Кингсли, Гермиона, также больше не пыталась. Люциус убедил её даже и не думать писать членам Визенгамота просительных посланий, как она хотела сделать это сперва, объяснив, что подобные действия её будут непременно расценены этими людьми превратно, какими бы дружескими их отношения ей раньше ни казались. А два дня спустя в поместье прибыл юрист, и Люциус подписал целый ворох пергаментных свитков, согласно которым благотворительный фонд «Серебряная выдра» должен был полностью перейти во владение Гермионы сразу после его суда.
Дни же тем временем пробежали один за другим. В заботах прошли среда и четверг, ознаменованные сразу тремя письмами из Министерства, сообщившими Люциусу и Гермионе о депортации Алонзо в Мексику, заключении Фрэнка МакКиннона в Азкабан и возвращении туда же Плегги Паркинсона, тогда как домовика его, Бэгзля, согласно решению Комиссии по обезвреживанию опасных магических существ было предписано усыпить, — у Гермионы в душе от этой новости ничего не дрогнуло, — а потом наступила пятница.
Всё утро они провели тогда вместе с Розой в саду Малфой-мэнора, наслаждаясь первым дыханьем ранней осени и любуясь уже подёрнутым желтизной лесом. Люциус играл с дочерью, отыскивая для неё в траве молодые жёлуди и разноцветные опавшие с дубов и клёнов листочки, пока, встав на четвереньки, не позволил забраться ему на спину, и та, заливисто смеясь, поехала по лужайке верхом на нём, ухватившись за ворот его рубашки. Оба они были такими красивыми — Гермиона никак не могла налюбоваться.
— Когда ты подрастёшь я куплю тебе этонского пегаса, — говорил Розе Люциус. — Ты обязательно должна играть в воздушное поло! Тебе это понравится.
Улыбаясь, он остановился в конце концов возле Гермионы, и та сняла раскрасневшуюся от счастья дочь с его спины, наслаждаясь этим сладким теплом их семейного очага и отчаянно стараясь забыть о завтрашнем дне, надвигавшемся на неё столь неотвратимо.
— Знаешь, я, тут подумал, — произнёс Люциус, растягиваясь рядом с ней на большом клетчатом пледе — солнце, заволоченное прозрачной дымкой перистых облаков, было уже в зените. — Я так давно не летал на метле. Ты не была бы против, если бы мы полетали немного после обеда?
— Конечно, нет, — сказала Гермиона. — По-моему это прекрасная идея: полетать над окрестностями, пока ещё не пошли дожди.
— Да, — кивнул он, прикрывая глаза, — да, пока не пошли дожди…
И побыв в саду ещё немного, они отправились в дом, где, пообедав, уложили Розу для полуденного сна, а сами, вооружившись двумя мётлами, вновь вышли на улицу, принимаясь медленно спускаться по зелёному склону к реке.
— Мерлин, неужели это те самые Нимбусы? — взгляд Гермионы упал на блестевшую совсем ещё новой позолотой надпись «2001» на чёрной рукояти. — Сколько же ты их купил тогда?
— Никак не меньше десяти, — хмыкнул Люциус. — Драко всю душу из меня вытряс тем летом. Сказал, что Комета-260, на которой он летал всё своё детство — «прошлый век». Ну, ничего себе! Я в своё время и на школьном Чистомёте успешно голы забивал — Квиддич для моего отца был не вполне аристократичен, и он далеко не сразу соизволил купить мне приличную метлу, сделав это только когда я стал капитаном.
— Получается, ты был охотником?
— Да, охотником! — кивнул он. — И я прекрасно выполнял всякие запрещённые приёмчики, заставлявшие вратарей других команд пропускать мои пассы. Мой личный рекорд — семнадцать забитых подряд голов, — губы его тронула улыбка. — Квиддич делал меня счастливым. Я чувствовал себя свободным во время игры.
— Почему же ты бросил его?
— Когда я закончил Хогвартс и обзавёлся меткой, все прошлые развлечения стали казаться ребячеством. Было уже не до игр.