Они замолчали. Лёгкий ветерок трепал Гермионе волосы, гладкая трава, полёгшая под тяжестью своих напитанных соками стеблей, скользила под её ногами.
— Именно из-за этих мётел Драко впервые и назвал меня грязнокровкой тогда, — сама не зная зачем, вспомнила она, и Люциус метнул в неё изумлённый взгляд.
— Какая же была связь, позволь полюбопытствовать?
— О, я сказала ему, что в отличие от Слизерина, в команду Гриффиндора берут за талант, а не за подачки!
— Туше, — Люциус скривил губы. — Представляю, как он разозлился… и приношу тебе запоздалые извинения за его поведение.
Гермиона лишь улыбнулась, и вскоре они остановились у каменистого берега реки.
— Когда Драко родился, — бросив на землю метлу и взятый им с собой Квоффл, Люциус принялся натягивать на руки тугие перчатки. — Я надеялся, что он будет отличным игроком. Хотел, чтобы он тоже чувствовал эту свободу… Тосковал по ней сам, вероятно, и рассчитывал ощутить вновь, наблюдая за его игрой. Но нет, — он качнул головой, — меня ожидали лишь разочарование и досада. Особенно когда он позорно продул мистеру Поттеру на своей первой же игре. Я видел, что у него нет особых способностей, и меня это угнетало. Его же, в свою очередь, угнетало то, что он никак не мог оправдать моих надежд… Удивительно, но я и сам не заметил, как превратился в собственного отца. Того тоже вечно не устраивали мои «весьма скромные» способности в трансфигурации. Хотя, в свою защиту, должен сказать, что всегда имел по этому предмету не ниже «превосходно». Его же, казалось, ничто не могло удовлетворить, и теперь я полагаю, он и сам не знал, чего от меня ждал… так же как и я от Драко.
Зажав метлы между ног и покрепче обхватив отполированные рукояти, оба они взмыли ввысь. По-сентябрьски влажный воздух обдал их лица прохладой и, прикрыв глаза, Гермиона полной грудью вздохнула свежесть леса, казавшуюся особенно сладкой именно здесь, у самых его вершин.
— Давненько я не летал, — пробормотал себе под нос Люциус, когда его в очередной раз слегка повело в бок — отсутствие практики явно давало о себе знать, хотя он и старался продемонстрировать все признаки уверенного ездока.
Переведя дыхание, он замер ненадолго в воздухе, оглядываясь и делая вид, будто решил полюбоваться окрестностями, хотя любоваться и правда сейчас было чем: Малфой-мэнор с этого ракурса смотрелся поистине величественно в окружавшем его пасторальном пейзаже. Гермиона тем временем сделала несколько аккуратных кругов. Она и сама, признаться, не летала на метле уже очень давно, но видеть взгромоздившимся на неё Люциуса было теперь куда более непривычно, сколь же и любопытно.
— Хотела бы я посмотреть на тебя в форме для квиддича, — сказала она, отлетев от него на некоторое расстояние. — Уверена, она тебе очень шла.
— О, она сидела на мне блестяще! — с жаром кивнул Люциус. — Когда я надевал её — все девчонки были мои!.. Мои они, правда, были и без формы.
Он игриво подмигнул ей и, вытащив из-за пазухи палочку, приманил к себе оставленный на земле Квоффл. Через мгновение красный мяч был уже у него в руках.
— Боюсь представить, сколько побед ты одержал в женских комнатах Слизерина! — хмыкнула Гермиона.
— И не только Слизерина, хочу заметить, — он приподнял бровь. — Гриффиндоркам и хаффлпафкам по большей части гордость не позволяла засматриваться на меня, тогда как студентки Рейвенкло были весьма не прочь подобного альянса.
Он кинул мяч ей, и, оторвав от древка руки, Гермиона поймала его. Метла её при этом слегка пошатнулась, но она быстро восстановила равновесие, посмотрев на Люциуса с задумчивостью — до сих пор он очень мало рассказывал ей о своём детстве и соблазн ухватиться за этот его внезапный всплеск ностальгической откровенности был для неё теперь уж слишком велик.
— Так значит, твоему отцу не нравился квиддич? — спросила она, возвращая ему Квоффл.
— Не знаю, было ли на этой Земле вообще что-то, что ему нравилось, помимо чтения мне бесконечных нотаций, — выплюнул Люциус, поймав его одной рукой. — Но я не могу винить его за это. В конце концов я был далеко не самым кротким ребёнком, и моё поступление в Хогвартс во многом стало своего рода освобождением не только для меня, но и для него.
— Но ты ведь хорошо учился, — удивилась Гермиона, — стал старостой. Он должен был бы гордиться тобой!.. Когда мои родители, например, узнали о том, что я получила значок — в следующий мой приезд дома меня ждал ужасно сладкий торт, а они у меня, знаешь ли, дантисты, так что…
Люциус расплылся в улыбке.
— Если бы я только попробовал не стать старостой, Гермиона, в этом доме мне не то что бы не приготовили приветственный торт, но и вовсе, боюсь, не пустили бы в ближайшие рождественские каникулы на порог. Хотя я итак, признаться, ненавидел возвращаться зимой в мэнор… Летом отец предпочитал отправлять меня в Уитернси сразу месяца на два, тогда как в декабре чувствовал своим долгом самостоятельно приниматься за моё воспитание, особенно когда в столе его за прошедшие месяцы скапливались письма с жалобами от учителей и тревожными воззваниями от нашего глубокоуважаемого директора, весьма небезразличного к моим «внушавшим ему мрачные опасения патологическим наклонностям, проявлявшимся порой в излишне яркой нетерпимости к магглорожденным»…
— Дамблдор писал письма подобного содержания твоему отцу? — поразилась Гермиона.
— В тот период он, очевидно, полагал, что обратив внимание некоторых родителей, на поведение их чад, предотвратит вышедший уже из-под всякого контроля неуклонный рост числа приспешников Волдеморта. И не знаю, как это было у других, но в моём случае, отец, прекрасно осведомлённый о том, с кем я вожу дружбу, больше беспокоился не столько о моих вполне соответствовавших его собственному мировоззрению убеждениях, сколько о том, что я своим неосмотрительным поведением мог навлечь позор на весь наш досточтимый род. Он-то воспитывал из меня достойного наследника, человека, способного сохранить и передать другим поколениям ценности наших великих предков, а не смутьяна и спесивца, не умевшего должным образом скрывать свои воззрения, что неустанно и вбивал в меня каждые каникулы, после зачитывания вслух очередного письма.
— Получается, твой отец знал и о метке? — поразилась Гермиона, опуская вновь угодивший ей в руки Квоффл себе на колени и принимаясь сжимать безотчётно его бархатистую испещрённую многочисленными царапинами поверхность пальцами.
— Доподлинно о ней ему известно не было, — ответил Люциус, — хотя он и догадывался, быть может, предпочитая тем не менее удобно делать вид, что отношения к этой стороне моей жизни сам не имел.
— Когда к нам в Хогвартс вернулся Слизнорт, я видела в его кабинете фотографию, на которой кроме прочих был и ты, — сказала Гермиона. — Говорили, он был другом твоего отца.
— У моего отца не было друзей, — выплюнул Люциус. — Однако Слизнорт не понаслышке был осведомлён о его непростом характере. Все полагали, что он выгораживал меня перед Дамблдором по его просьбе, однако, истина заключалась только в том, что Гораций, будучи деканом Слизерина, просто не хотел наводить влиятельных родителей своих студентов на мысль, будто он просиживал своё место зря. По той же причине, полагаю, он принял меня и в свой элитный клуб, хоть я и не был слишком уж успешен в зельеварении, что впрочем, всё равно не имело для моего отца никакой ценности.
— Неужели он никогда не был доволен тобой?
— Ну почему же? — Люциус повёл бровью. — Однажды, на смертном одре, когда я безмолвно взирал на его, изъеденное драконьей оспой лицо, он сказал, что вполне удовлетворён полным отсутствием сопереживания в моих глазах.