Гермиона пролистнула ещё должно быть дюжину страниц.
«…Он такой впечатлительный мальчик, — снова начала читать она. — Совсем не может слушать сказок, где случается что-то плохое — забирается сразу под одеяло, прижимается ко мне и просит прекратить. А вчера наш эльф, взял да и напугал его! В комнату к нам залетела стрекоза — Люциус наблюдал за ней, а этот старый дурень, возьми, да и реши, будто маленькому мастеру надобно сделать из неё панно. Изловил её, да и проткнул живую ещё прямо у него на глазах булавкой, как магглы это делают, а я и слова-то сказать не успела! Представить даже не могу, где идиот этого набрался?! Люциус так горько плакал, даже отказался есть.
Абраксас страшно разозлился. «Что это за мужчина будет такой?», — сказал. Пытался даже шлепнуть его, но я не дала. Нет, мой Люциус никогда не должен узнать, что это такое, когда родитель бьет своё дитя. Никогда не будет этого, покуда я жива!».
Гермиона пролистнула ещё страницы, заметив, что почерк Реджины в какой-то момент изменился. Стал внезапно очень крупным, и совсем уже неровным. Всюду были кляксы.
«Сегодня приходил доктор, — строчки прыгали. — Прописал очередное лекарство. Так я устала от них. Так устала. Я так слаба и Люциус такой грустный, отчего я чувствую себя ужасно виноватой. Он же совсем ещё не понимает… Принёс сегодня мне бутончик розы и положил на мою подушку. Спросил, пойдём ли мы завтра к реке, смотреть на рыбок — так он любит всё живое. Так любопытен ко всему, что движется, прыгает, да щебечет. В нём и самом столько жизни! В отличие от меня… А как я могу объяснить ему, что не пойду с ним завтра смотреть рыбок, хотя и хочу? Ах, Мерлин, как хочу! Быть может, сильнее всего на свете, сильнее даже, чем жить… Просто бы смотреть с моим сыночком на рыбок.
А мой бедный Абраксас так переживает. Так он кричал вчера на доктора, страшно кричал, почём зря! Я ему объясняла, объясняла, а он только и делает, что запрещает мне говорить, да ходить… будто это меня спасёт, будто это продлит мне жизнь…».
Запись эта была последней, и Гермиона, утирая невольно проступившие на глазах слёзы, закрыла дневник, аккуратно положив его, вместе с засохшей розой и медальоном в коробку, и, забрав её с собой, медленно побрела прочь из библиотеки, на второй этаж, в их с Люциусом комнату.
Когда Гермиона тихо вошла туда — он всё также крепко спал, обнимая Розу, а потому, спрятав коробку в свой шкаф и сняв с плеча Люциуса Мими, она забралась на кровать, и, крепко-крепко прижавшись к нему, заснула.
***
Когда Гермиона открыла глаза, она не сразу поняла, наступило ли утро. Тучи на небе за ночь совсем сгустились. Ни Розы, ни Люциуса рядом не оказалось, а потому она встрепенулась и подскочила с кровати, опасаясь, что могла проспать… Проспать, возможно, их последнее совместное утро. Вскоре она, правда, расслышала голос Люциуса из комнаты Розы, а потому, осторожно приоткрыв дверь, заглянула туда. Люциус сидел в кресле, сжимая в объятьях заспанную ещё дочь, и та сонно обнимала его ручками за шею.
— Ты же не забудешь меня, да? — шептал он ей на ухо, поглаживая её по светлым волосам. — Не забудешь своего папочку? Как же я тебя люблю, Роза, как люблю… Ты даже и представить себе не можешь этого пока…
Гермиона прикрыла за собой дверь, и Люциус, обратил на неё взгляд. Глаза у него были влажные, и он, быстро протёр их, поднимаясь с кресла. Гермиона подошла к нему, и Люциус прижал к себе и её.
— Не могу надышаться вами, — сказал он. — Почему только теперь мне кажется, что в конечном итоге я всё равно слишком мало ценил вас обеих? Столько времени тратил на бессмысленные глупые вещи, бесконечные письма спонсорам — мышиная возня!
— Люциус, — она провела ладонью по его щеке. — Ты делал это всё для нас…
— И я не хочу вас покидать, — он положил Розу в её кроватку. — Я не готов. Я… мне кажется, я сделал ошибку, Гермиона, — взгляд его наполнился горечью. — Я не должен был сознаваться в содеянном. Это было безответственно с моей стороны… Бессмысленное рыцарство! Ну, кому я сделал лучше?.. Очистил себе совесть, бросив вас на произвол судьбы? Почему столько лет я мог жить с пятнами на ней, а теперь, когда у меня появились вы, я вдруг кинулся доказать что-то непонятно кому?..
— Ты просто изменился, — сказала Гермиона. — Ты… поступил правильно.
— Нет, я… — Люциус вобрал носом воздух, отходя от кровати дочери. — Я вновь поступил, как эгоист. Кингсли ведь хотел дать мне шанс не потому, что он испытывал ко мне когда-то дружеские чувства, но из-за тебя, — хмыкнул он. — И, когда я понял это, во мне в очередной раз взыграла гордыня. Я был задет тем, что моя последующая судьба зависела от милости, которую этот чванливый индюк соизволил проявить к тебе по старой памяти.
— Люциус, это уже не важно, — Гермиона покачала головой. — Ты поступил так, как посчитал нужным… Но потеряно ещё не всё, битва не кончина. Сегодня на суде, мы с тобой поборемся ещё за себя и…
— Гермиона, я должен сказать тебе правду, — он порывисто обернулся. — Срок моего заключения, будет вероятнее всего не таким, как я пообещал тебе сперва… За преступление которое я совершил, дают обычно не меньше…
— Пяти лет, я знаю, Люциус, — прервала его Гермиона. — Я читала закон и… слышала ваш с Драко разговор.
Люциус прикрыл глаза.
— И именно поэтому я обязан сказать тебе кое-что ещё, — он взял её за руки. — Всю эту неделю я боролся с собой, но в конце концов понял, что просто не имею права поступить по-иному. Если всё сегодня сложится худшим образом и… я оставлю вас, то ты должна знать, что я не буду осуждать тебя, если ты…
— Что? — напряжённо выдавила она, и он лишь крепче сжал её пальцы.
— Мне уже немало лет, Гермиона, — прямо взглянул он ей в глаза, — а Азкабан, как ты понимаешь, не придаёт лоска… Даже если это будет сектор «особого режима», где условия содержания относительно терпимы — я вернусь уже не таким, как сейчас, понимаешь?.. А тебе нет ещё и тридцати, ты молода, здорова, красива… и я не имею морального права заставлять тебя ждать того, возможно уже совсем другого человека.
— Замолчи! — выплюнула Гермиона, ощущая, как нестерпимый жар ударил ей в голову, и она с силой вырвалась из его рук. — Какое право ты имеешь, говорить мне такое?
— Гермиона, — губы его дрогнули.
— Никогда… никогда не смей мне больше указывать, кого и откуда мне надо ждать, а кого нет! — отчаянно зашептала она, тряся пальцем у него перед лицом, и он поджал губы. — Я дала клятву! — добавила она. — Что буду с тобой не только в радости, но и в горе, и я не собираюсь её нарушать!
Повисло молчание. Стыдливо Люциус отвёл от неё взгляд. Рот у него приоткрылся, и он прижал к нему ладонь.
— У меня для тебя кое-что есть, — вздохнула она, когда волна негодования схлынула с неё. — Пойдём.
И он молча проследовал за ней обратно в их спальню.
— Этой ночью я кое-что нашла в библиотеке, — открыв свой шкаф, Гермиона сняла с полки пыльную серую коробочку, — и я считаю, что ты наконец должен получить это.
Люциус сидел на кровати едва осмеливаясь бросить на неё взгляд.
— Что ты вообще делала в такую ночь в библиотеке, — слабо лишь усмехнулся он.
— Читала конечно, что же ещё? — саркастично заметила Гермиона, протягивая коробку ему, и, помедлив, Люциус её взял.