Дверь хлопнула.
— Что ж, этот малый и правда весьма неглуп!.. — Люциус сделал по комнате несколько шагов. — И как я не замечал его раньше?
Гермиона обратила на него встревоженный взгляд, и он нахмурился.
— Что-то случилось?
— Это… то самое зелье, Люциус! — схватив колбу с полки, она показала ему её. — То, над которым мы с Алонзо работали — для Рона! Он доделал его и… оставил для меня! Он видимо приходил сюда уже после, понимаешь?
— Что? — в глазах Люциуса мгновенно вспыхнул огонь. — Дай сюда!
Едва не прыгнув на неё, он попытался вырвать колбу из её рук, но Гермиона увернулась.
— Нет, Люциус! — она поражённо взглянула на его обретшее вдруг свирепость лицо.
— Я сказал, отдай мне колбу! — рявкнул он, предпринимая новую попытку добраться до неё, отчего она даже обежала стол.
— Нет! Люциус, это же всего лишь лекарство! Ты что?
Раздутые ноздри его трепетали. Налившиеся кровью глаза метали молнии, но он только сжал кулаки, бросив взгляд на стол и оставленную на нём Гермионой записку.
— Гермиона. Поставь, пожалуйста, колбу, — он глубоко вздохнул.
— Люциус, я не понимаю, — она совсем опешила.
— Это же… это может быть опасно, — голос его дрогнул. — Пожалуйста. Это… может быть очередная ловушка. Яд, взрывчатое зелье… что угодно! Мы должны пригласить Северуса. Если ты не сделаешь то, о чём я тебя прошу, я буду вынужден достать палочку…
Гермиона вздрогнула. Взгляд её вновь обратился к колбе в её руках, но уже с ужасом. Волнение Люциуса наконец стало ей понятным. Перед глазами проплыли минувшие события: похожая односложная записка, так ловко выманившая её из лаборатории и едва не ставшая фатальной для них обоих. Неужели жизнь так ничему и не научила её?.. И как она только могла продолжать быть столь доверчивой?..
С небольшим стуком колба опустилась на стол.
— Вот так! — Люциус мигом схватил Гермиону за руку, оттаскивая в другую часть лаборатории. — И не смей больше трогать никакие неизвестные тебе колбы с зельями, это понятно?
— Люциус, я не маленькая! — Гермиона с досадой отдёрнула руку, ощущая как стыдно в действительности ей было сейчас.
— Да? — взгляд его прожёг ей лицо.
Воцарилось молчание.
— Прости, ты прав, — Гермиона потупила взгляд. — Это в очередной раз было страшно безответственно с моей стороны…
— Мне плевать, прав я или нет, — процедил он. Голос его, однако, смягчился. — Всё чего я хочу — это чтобы ты была в безопасности, понимаешь?..
Гермиона лишь закивала, утыкаясь лбом ему в плечо, и Люциус погладил её по голове.
— Мистер Малфой! — на пороге лаборатории возник один из его помощников. — Простите, но… там уже прибыли греки.
— Правда? — Люциус порывисто обернулся. — Что ж, прекрасно! Проводи их в мой кабинет и, — он обратил на Гермиону продолжительный взгляд, — скажи, что миссис Малфой скоро их примет.
***
Когда уже вечером, они с Люциусом спокойно ужинали в столовой Малфой-мэнора, Гермиона была молчалива. Все рабочие дела они успешно завершили на сегодня, а Роза, после очередного насыщенного дня с Хьюго, сладко спала уже в своей кроватке…
— Я слышал, вы с Лавандой разговаривали о Кьянее, — Люциус прервал воцарившуюся тишину, когда тарелки их опустели.
— Да, — Гермиона принялась собирать их со стола. — Перед отъездом она оставила для Рона письмо, представляешь?.. Поблагодарила за то, что он оказался единственным человеком, способным услышать её зов о помощи. Пригласила даже всю его семью к себе на Крит будущим летом и пообещала написать своему учителю в тот самый монастырь, с просьбой помочь Рону с его недугом…
Люциус лишь повёл бровью, плеснув себе ещё вина в бокал.
— Лаванда, правда, смотрит на это скептически, как всегда, — добавила Гермиона. — Говорит, Кьянея забудет, мол, все свои обещания, как только жизнь её войдёт в привычное русло… Я же сказала ей, что госпожа Калогеропулос хороший человек и обязательно сдержит слово.
— А что же сам Рональд думает на этот счёт? — хмыкнул Люциус, и Гермиона взглянула на него с удивлением — прежде он сам никогда не спрашивал о Роне, и уж тем более не интересовался тем, какое мнение тот имел по тому или иному поводу.
— Ну, он… рад вроде бы, — ответила она. — Мысли его сейчас, правда, заняты совсем другим, слава Мерлину! Доктор Шафик предложил ему устроиться в Мунго на половину дня, дабы тот помогал ему ухаживать за пациентами. Сказал, что рвение, которое он проявил, когда там лечился Гарри — пошло ему на пользу. Так что Рон теперь наконец не будет чувствовать себя лишь обузой для семьи…
— Ну, вот видишь, как всё прекрасно сложилось само собой! — Люциус опрокинул последние капли вина, отставляя от себя пустой бокал. — И даже зельями никакими поить не пришлось.
Гермиона бросила на него колкий взгляд.
— И всё-таки я считаю, что мне стоит исследовать то зелье.
— Ну, мы же уже обсудили это с тобой, — он поднялся из-за стола. — Если Северус не обнаружит в нём никакой опасности, то… ты сможешь испытать его. Однако хочу заметить, что даже если это зелье и правда окажется тем самым твоим образцом, где гарантии, что оно действительно подействует? А даже если и так, то я не хотел бы, чтобы ты излишне обольщалась на счёт Алонзо в этом свете, — он взглянул на неё пристально. — Ты же, я надеюсь, понимаешь, что подобный «прощальный жест» с его стороны, является ничем иным, кроме как желанием попытаться реабилитировать себя в твоих глазах… Вне всяких сомнений, он пошёл на это, уже понимая, что ему не удастся избежать наказания.
— Не думаешь же ты, что этот его «прощальный жест», мог произвести на меня хоть какое-то впечатление? — почти оскорблённо выдохнула Гермиона, щёки её вспыхнули.
— Я лишь, хочу уберечь тебя от очередного бессмысленного разочарования, — Люциус, отвёл глаза и, сделав несколько шагов по комнате, останавливаясь у окна. — Стоит, однако, признать, что он всё-таки хорош, — презрительно выплюнул он себе под нос, и в комнате воцарилась тишина.
Гермиона застыла. Она не сразу нашлась, что сказать. Тот факт, что Люциуса по-прежнему задевала вероятность возвращения Алонзо её расположения, поражал Гермиону до глубины души: неужели он всё ещё был так уязвим? Так болезненно чувствителен, когда в голове его появлялась хотя бы крошечная мысль, что внимание и поощрение её могли достаться не ему одному, но какому-то другому мужчине. Он абсолютно точно не желал делить её больше ни с кем.
— Люциус, — Гермиона подошла к нему, осторожно кладя руку на плечо. — Ну, ты же знаешь, я надеюсь, что истинным героем для меня сегодня был только ты?
— Я? — плечо его слабо дрогнуло, и он бросил на неё полный нарочитого безразличия взгляд. — Правда? Ну что ты, нет, не знаю.
— Ах, Люциус! — губы её расплылись в едва сдерживаемой улыбке. — Ну, я же весь этот день только и делала, что восхищалась тобой!
— Да неужели? — он недоверчиво прищурил глаза, и она рассмеялась, думая только о том, что ей в сущности было даже приятно потешить сейчас его самолюбие.
— Ну, конечно! — она обхватила ладонями его лицо, и он с большим интересом принялся рассматривать её. — Весь этот день я только и восхищалась твоим красноречием, твоим умом, умением вести за собой людей и способностью влиять на них. Я, конечно, и так всегда знала, что ты прекрасный оратор и лидер, но сегодня ты просто заворожил меня!
— Ах, так вот почему ты была такой рассеянной на собрании! — руки его заскользили по её бёдрам.