Водитель зло продул “беломорину” и, неудобно скрючившись над большим и неповоротливым рулевым колесом, принялся чиркать спичками о засаленный, истертый коробок.
Тяжело груженый “МАЗ”, утробно рыча изношенным двигателем и выбрасывая из выхлопной трубы облака черного дыма, несся по дороге, то ныряя в выбоины, то подпрыгивая на ухабах. При каждом таком прыжке под сиденьем громыхали кое-как сваленные железки, пыльный резиновый чертик бешено плясал под лобовым стеклом, а за спинкой сиденья дружно звякали пустые бутылки. С крышки бардачка водителю ослепительно улыбалась обнаженная красотка с пышно взбитыми золотистыми волосами и кожей неестественного оранжевого оттенка. Блондинка была заснята по пояс и, поддерживая обеими руками, демонстрировала всем желающим голую и, судя по ненормальному размеру, откровенно силиконовую грудь. Вид у нее при этом был такой, словно она предлагала купить у нее парочку дынь.
Проклятый коробок совсем истерся, и спички ни в какую не желали загораться. Чиркать ими, держа коробок в той же руке, что и обод рулевого колеса, было неудобно, и от этого водитель злился еще больше. Он отлично знал, что нужно сделать для поднятия настроения, да и проверенное народное лекарство лежало наготове в бардачке, но было только восемь утра, а на шоссе он насчитал целых три аварии. Там было полно милиции, так что с опохмелкой, похоже, предстояло ждать до самого конца смены. Водитель снова посмотрел на две пьяно петлявшие по дороге колеи и тихо выматерился: везет же людям! Ни забот у них, ни хлопот. Нажрутся “абсолюта”, сядут в “мерседес”, и ну куролесить! Да еще и с бабами. Показать им зимний лес и пощупать за разные интересные места… И ведь что интересно: ничего их, гадов, не берет! Хоть бы один разбился, так нет же! Бьется кто угодно, только не эти кошельки с глазами…
Водитель потер черной от въевшегося масла ладонью небритую щеку и снова принялся чиркать спичкой о коробок. Спичка сломалась, он с проклятием отшвырнул ее в сторону и достал новую, с раздражением отметив, что спичек в коробке осталось всего штук пять, не больше.
"Говно дело, – подумал он. – Все-таки надо было мне вчера того.., поаккуратнее. Так разве с ними поспоришь?
Вот наградил господь родственничками! Если пить – так уж до упора, до поросячьего визга. Опять весь туалет заблевали, козлы. Это шурин, больше некому. У него такая манера. И зачем пить, если организм не принимает? Только продут переводит, недоносок мордатый… Да и тесть не лучше, но этот хоть не блюет. В него сколько ни залей, ему все едино: сидит, скалит свои вставные челюсти и пустой стакан тянет – наливай, мол. А доченька его, грымза толстозадая, знай туда-сюда топает и дверями стучит, вместо того, чтобы людям человеческую закуску приготовить. Была бы закуска путная, так, может, меня бы сегодня не так крутило. Да ведь ей все равно, в каком виде муж утром на работу поплетется, ей лишь бы зарплату отобрать… Одно слово, Петлюра”.
Вычислив, наконец, главного виновника всех своих бед, водитель немного успокоился, и даже спичка, словно почуяв перемену в его настроении, зажглась с первого раза. Он поднес дрожащий оранжево-голубой огонек к кончику папиросы и усердно заработал щеками, раскуривая волглый табак. Дорога круто свернула вправо, он крутанул одной рукой неподатливый руль и вдруг увидел стоявшую сразу за поворотом шикарную иномарку.
Широкий приземистый автомобиль косо торчал посреди дороги, совершенно загородив проезд. Водитель самосвала успел разглядеть свежую вмятину на правой передней дверце и широкий смазанный след бокового заноса на белом полотне дороги. Выронив спички, он изо всех сил вывернул руль влево, ударив по тормозам. Тяжелый “МАЗ” занесло, немного проволокло боком, и он с грохотом ударился в стоявшую на дороге иномарку. Послышался отвратительный скрежет сминаемого металла, со звоном посыпалось стекло, бутылки за спинкой сиденья самосвала опять дружно задребезжали, и “МАЗ” наконец замер, в последний раз вздохнув пневматическими тормозами.
Несколько секунд водитель самосвала сидел неподвижно, глядя прямо перед собой потухшим взглядом. Забытая папироса лениво тлела, прилипнув к нижней губе. В тишине громко тикал, остывая, заглохший двигатель. Этот звук напоминал удары капающей из протекающего крана воды.
Водитель почему-то вспомнил детство. У них на кухне стояла жестяная раковина, и кран все время тек, потому что некому было заменить прокладку. Звук, помнится, был точно такой же, а в том месте, куда падали капли, всегда было невыводимое ржавое пятно…
Словно во сне, он распахнул дверцу и спрыгнул на дорогу. Припорошенная снегом грязь неприятно подалась под ногами, его кирзовые сапоги разъехались в стороны, и он обязательно шлепнулся бы во все это дерьмо, если бы не схватился рукой за край открытой дверцы. Папироса потухла, и он выплюнул ее в снег.
Удар получился сильным. Чертову иномарку отшвырнуло на обочину, развернув носом против движения. Правое заднее крыло выглядело так, словно побывало под кузнечным прессом, толстый обтекаемый бампер оторвался и косо торчал в сторону. Повсюду валялись куски цветного пластика и битое стекло, в воздухе пронзительно воняло пролитым бензином. Смятая крышка багажника стояла дыбом, левая передняя дверца распахнулась от удара, и в шаге от нее на дороге ничком лежал человек в короткой кожаной куртке. Его руки и лицо были в крови. Он не подавал признаков жизни, и водителю самосвала очень некстати вспомнилось, почему кран у них на кухне некому было починить. Его отец тоже был шофером, и однажды утром, мучаясь похмельем, сбил на скользкой дороге пешехода.
Пешеход умер на месте, а отец отправился в тюрьму. Теперь вся история, похоже, повторялась сначала, и водитель “МАЗа” испытал почти непреодолимое желание завести машину и пару раз проехаться по тупой башке лежавшего на дороге “нового русского”. Чертов ублюдок устроил-таки ему неприятности.
Злость схлынула, уступив место тоскливому недоумению: за что? Ехал себе человек, никого не трогал..
Он встряхнулся и взял себя в руки. О чем это он тут думает? Какая разница – новый русский или старый узбек? Он водитель, а водитель водителя в беде не оставит, иначе ему самому несдобровать. Если даже водители перестанут помогать друг другу, то этот мир окончательно сойдет с ума. Только вот можно ли еще чем-то помочь этому парню?
Он поспешно подошел к раненому и с облегчением убедился в том, что тот жив. Собственно, это было в порядке вещей: удар пришелся по багажнику легковушки, водителя сразу выбросило на дорогу, так что сильно пострадать он вроде бы не мог. Тогда откуда столько крови и почему он без сознания? Неужели и вправду пьян?
Водитель самосвала повел носом, но бензиновая вонь начисто забивала все остальные запахи. “Не шарахнуло бы”, – с опаской подумал он и, подхватив раненого под мышки, торопливо поволок его к самосвалу.
В то утро похмелье мучило не только водителя самосвала. Майор ФСБ Алексей Губанов проснулся с тяжелой головой и не сразу понял, где находится.
Вокруг были голые кремовые стены, слегка шероховатые на ощупь. Фактура материала была такой, что сразу и не поймешь, что это, штукатурка, обои или вообще какой-нибудь пластик. С высокого белоснежного потолка на майора бессмысленно пялились стеклянные линзы точечных светильников, сквозь широкое, без переплета окно в пластиковой раме в комнату сочился грязноватый пасмурный свет. Лежать было жестко, майор весь затек и отлежал себе все на свете. Пощупав рукой, он обнаружил, что лежит, оказывается, на покрытом импортной каменной плиткой полу.
Пол был холодный, и Губанов решил, что надо вставать, пока не заработал себе радикулит, а то и что-нибудь похуже.
Вспомнив о болезнях, он немедленно сообразил, где находится. Это же его детище, его, трах-тарарах, медицинский центр… Помнится, вчера они с Кацнельсоном и Масловым обмывали завершение отделочных работ в западном крыле, где планировалось разместить собственно клинику.