— Это неправда, — с горечью сказала жена. — Ты прилетел вчера утром. Где ты был?
— На службе. Хочешь, позвони Левченко, Сиволодскому, хоть генералу Панкратову, они подтвердят, я был на службе.
— Слава, что случилось? — В ее голосе появилось еще больше тревоги. — Лучше скажи самое неприятное, когда знаешь — легче, чем сто догадок... Почему ты не звонил? Я думала... — с усилием проговорила Марина, — тебя уже нет. Эти угрозы...
— Убили бы — уже знала бы. — «Господи, зачем я так жесток с ней? — подумал с горечью. — А ведь меня и правда убили... Только она, бедная, не догадывается», — смягчил тон: — Надо бы выпить валерьянки и спать.
— Слава, — ее голос смягчился, — во-первых, угрозы... Каждый день конверты...
— Ну и что? Знаю, — он опустился на диван и прикрыл глаза. — Дело трудное веду. Не обращай внимания.
Он опасался, что Марине уже все рассказали. Та же Левченко — из самых лучших чувств женской солидарности.
— Что тут у вас стряслось?
— Я не знала, что мне делать, — тихо сказала Марина, будто извиняясь. — И еще эти угрозы... В общем, Ирина и Дима Павлов подали заявление в загс... И от нас с тобой требуется расписка, что мы не возражаем против брака несовершеннолетней дочери. Ей же только семнадцать.
— Она что, беременна? — Вышло грубо и Быков пожалел об этом.
Марина сморщилась:
— Не знаю. По-моему, нет. У них ничего нет... пока. Но Дима решил идти служить. Это не в Москве. Ира хочет переводиться на заочный и ехать с ним. Кате кажется, лучше всеми правдами и неправдами оставить Димку в Москве. А Димка кричит: счастью не мешайте...
— Вот и не мешайте, — вздохнул Вячеслав Иванович. «Какая это все суета». — Тебе никто не мешал в Синьозеро ко мне ехать. Боже мой, какая все ерунда!..
— Слава, — услышал голос жены, — Слава, почему ты так говоришь? У тебя что-то случилось...
— Я очень хочу спать. Оставь меня в покое, пожалуйста. — Он боялся: еще секунда, и горло перехватит спазм.
«А-соль, а-ми», — пели высокие детские голоса. «Это во втором классе сольфеджио», — подумала Марина, заходя в музыкальную школу, где директорствовала уже несколько лет.
Навстречу попалась молоденькая учительница, поздоровалась, как-то странно посмотрев.
Поверх стопки газет в учительской лежал раскрытый журнал. Раскрытый на рубрике «Человек и закон». Марина скользнула по нему взглядом и вдруг:
«...Полковник милиции Вячеслав Быков...» О Славе? В этой рубрике? «...Сомнительные методы этого непримиримого к врагам соцзаконности человека...» Это — о Славе?!
XVI
Преснецов перечитал статью Чеснокова трижды. Удовольствие получил прямо-таки гурманское. Решил позвонить.
Чесноков ответил сразу.
— Ну, старик, я тебя поздравляю, — сыто проговорил Федор. — Ну, ты превзошел самого себя! Как только пропустили, поражаюсь...
Валентин довольно захихикал, потом сказал:
— Выродки везде выродки, а теперь гласность, учимся называть вещи своими именами. Лида звонила, тоже благодарила. Теперь будем ждать пересмотра дела Пастухова и собственно Витиного дела...
Преснецов намек понял:
— Благодарила Лидушка? За мной тоже не пропадет, Валек. Любой ресторан! Говори...
Послышалось, как Чесноков алчуще засопел.
— Да ты понимаешь, нынче по ресторанам-то ходить... Это ты ничем не рискуешь, а мне, как представителю идеологического фронта, практически не рекомендовано...
— Приезжай тогда ко мне! От души зову!
— Конечно, заеду как-нибудь, но не сегодня, — важно сказал Валентин. — Публикация, сам понимаешь, не рядовая. Надо быть начеку. Созвонимся.
— Понял, — разочарованно отозвался Преснецов. — Тогда до лучших времен.
Федор был не просто разочарован, Федор был оскорблен. Ведь он, Преснецов, не просто подкинул Чеснокову «жареный» факт с Ильиным, он же, Преснецов, сумел этот факт организовать! А статейку всякий напишет.
«Этот пацанчик, — распалялся Федор, — уже и принимать благодарность не желает?! Или считает не стоящим внимания? Ах, мальчик Валя... Да ты же марионетка в моих руках. Кому ты нужен? На все шел... проходимец!.. Оттого ни жены, ни детей, ни друзей! Оттого и к Кирееву всю жизнь жался!..»
И Преснецов решил, что Чеснокова надо наказать. Пусть совсем один останется. От одиночества Валя страдает, иначе б не висел по вечерам на телефоне. Это он сейчас кривляется. Попрыгает, когда вечером некому будет позвонить.
Не думая больше о Чеснокове, Преснецов принялся подводить итоги: «Итак, Быков, который случайно пошел по верной тропе и мог дознаться, практически уничтожен. Киреев, организатор дела, мертв. Начальники торгов — Харитонов, Борисов, Шапочников — сидят, о них давно никто не вспоминает. Треухов ничего не скажет, Балакин, через которого шла липовая документация на торги, вообще будет обо всех молчать, обо мне тем более. Ему свою статью менять невыгодно.