Подавив раздражение, Быков пригласил к себе очередного свидетеля по делу Пастухова.
Напротив следователя сидел худой молодой человек, которого с первого взгляда можно было принять за юношу, если бы не жилистые, натруженные руки и лицо, изрядно потасканное, серое, морщинистое. По паспорту Тимофееву Алексею Михайловичу двадцать три года, он женат и имеет двухлетнюю дочку.
Тимофеев был заметно обескуражен.
— Что я вам сделал? Или всех хулиганов уже переловили? Теперь на высоком уровне пьяницами занялись?! Я не тунеядец, я служу…
— Служите, — усмехнулся Быков, — грузчиком, стало быть. Нравится?
— А чего? Даже хорошо, спокойно, в системе коллективной безответственности не задействован. Что, на учет будете ставить? В ЛТП сдавать?
— Из какой вы семьи? — поинтересовался Быков.
— В анкете пишу из «служащих». Зовут Лехой-бичом, деклассированным элементом считают, — безразлично ответил Тимофеев.
— Так… Пьете давно?
— Извините, всю жизнь. Кроме последних лет. После указа о борьбе с алкоголизмом и так далее уже не пью, а только выпиваю. В ЛТП согласен. Чтобы навсегда исчезли желания — при отсутствии возможностей. Дом, где я вырос, хлебосольством славился. Мать любила на стол накрыть, а отец за столом дела решать. Он был директором завода.
— Где же теперь ваш отец?
— А где ему быть! От меня батюшка отказался, как я ПТУ при его предприятии бросил, — сообщил Тимофеев и вдруг добавил: — Не надо меня профилактировать, товарищ полковник. Меня очередь отпрофилактировала. Я очень не люблю очередей.
— Я вызвал вас вовсе не для профилактики, — Быкову надоела болтовня Тимофеева, — а для того, чтобы выяснить, на что вы пьете и как вы, с вашей нелюбовью к очередям, организовали перепродажу, то есть спекуляцию спиртным в кафе?
Лицо Тимофеева оцепенело от удивления.
— Я думал, дело закрылось. Штрафа мне мало, что ли?
— Вы не отвечаете на мой вопрос, Тимофеев. Чтобы спекулировать водкой, ее надо иметь. Где вы ее брали?
— Ладно. Коль до точки дошло. Меня, значит, подсадили… Ладно. Тем же отвечу. — Быков видел: парень решается на что-то нелегкое. — За молчание мне заплатили вперед три сотни без четвертака, а сами, значит, разнесли, как приперло! Она дала мне двести семьдесят пять, у нее не хватило…
— У кого — у нее? — нетерпеливо перебил следователь.
— Я же объясняю, подождите. На той неделе я зашел к Кирееву за недоданным четвертаком. Даже ту бумажку с собой взял, что он мне случайно отдал вместе с деньгами, с недельной платой. И деньги не на пропой — жене приспичило за детсад платить. — Быков решил не перебивать. — Она у меня гордая, баба моя. Из приличной семьи, как говорится. У нее, знаете, где родители живут? В высотке на Котельниках. Они ее прокляли, что со мной до сих пор не развелась. Она меня любит, я ведь человек интересный. Она художник, выставляется, но доход нестабильный. В общем, я к Кирееву. А он меня развернул. Ну, думаю, надо мне к ней, может он ничего не знает, он про нее много чего не знает, как я понял.
— Да кто же она?! В кафе всего две женщины, Пастухова и Киреева. Кто из них? С кем вы входили в сговор?
— С Лидией Сергеевной. Она спиртным заправляла. Она и меня нанимала.
— Вы что, давно знакомы с Киреевой?
— Давно. Я у нее свидетелем в загсе был. Она, извините, была фиктивной женой моего приятеля. То есть оно, конечно, жить с таким пацаном она не жила, но ведь прописка в Москве стоит кое-чего. Они по таксе расписались. По таксе и развелись. И прописывалась она в квартире моего приятеля, и разменивались они потом тоже по твердой таксе. Она уже от Киреева беременная была, когда они разводились. Лида — девушка такая — ух! Коня на ходу остановит! Что она Киреева под себя подмяла, так то ерунда для нее…
— Ваш приятель чем занимается? — Быков подумал, не он ли доставал для Тимофеева водку, естественно, тоже за отчисления.
— Он профессиональный фиктивный муж. Фамилию называть не стану. Официальный статус — поэт-модернист.
— О господи!.. — невольно вздохнул Быков. — Где водку брали?
— Лидочка доставала. По прямым связям.
— Неплохо… — процедил полковник сквозь зубы.
— Конечно, милое дело. У нее в исполкоме приятель есть, он ей за отчисления выписывал такие талоны — то на похороны, то на свадьбу. Можно взять ящик. А то и два.
— Фамилию исполкомовца знаете? — Быков подумал о Квакине.
— Секреты фирмы на заборе не пишут.
— Слушайте, Тимофеев, — Быков испытал к этому типу с подвешенным языком подлинное отвращение.
Я передам вас вашему участковому. Если вы сами не понимаете, что так жить нельзя…
— Да все я понимаю! Я всегда хочу по-хорошему, — заторопился Тимофеев, видимо, обрадовавшись, что дело кончается для него «легким испугом» — подумаешь, проработка участкового! — Я всегда все миром-ладом! Я и с этим хлюстом Киреевым хотел по-хорошему. Не только за четвертаком приходил. Я ему его же бумажку нес. А он выпер меня как собаку!
— Что за бумажка? Вы говорите о ней уже второй раз.
— Это, как ее… Ну, выписывают-то… Квитанция! И пустяковая. На пять кусков. — Тимофеев значительно посмотрел на Быкова.
— Вы вернули Кирееву документ?
— Да говорю — нет. Не успел. Он меня выгнал.
— Где же документ сейчас? — как можно спокойнее спросил Вячеслав Иванович. Он чувствовал — сейчас решается судьба всего дела. У Быкова даже пальцы похолодели от мысли, что этот тип мог запросто выкинуть важное вещественное доказательство.
— Где? — Тимофеев порылся в карманах. — Может… — вытащил кучу мятой бумаги, в том числе два истертых рубля. И среди мусора Быков высмотрел край тонкого шершавого листочка.
Он бережно взял его, расправил — вот она, накладная на мясопродукты, полученные Пастуховым в «Зеленодолье». На ней подпись Балакина. Быков уже помнил те номера накладных, что зафиксировала ГАИ, — это была та самая накладная.
Когда процессуальные формальности были закончены, полковник направился к генералу с двумя представлениями — о прекращении уголовного преследования и немедленном освобождении гражданина Пастухова Б. В и об аресте гражданина В. Н. Киреева, производстве обыска в его квартире и объявлении его самого во всесоюзный розыск.
XXV
Разрешения на внеочередное приобретение винно-водочных изделий на имя Лидии Сергеевны Киреевой и на имена подставных лиц выписывал именно Квакин.
Разговор Павлова с Квакиным шел тяжело, ведь, помимо махинаций с водкой, прокурор должен был выявить целый ряд должностных преступлений Квакина, так или иначе связанных с делом Киреева. ОБХСС уже представил свои материалы.
«Так злоупотреблять, — думал Александр Павлович, — можно либо надеясь на крепкую поддержку «сверху», как это бывало еще недавно, либо за большие деньги. Киреев как раз и располагает такими деньгами».
Квакин держался, однако, свободно. У него находился ответ на каждый вопрос прокурора.
— На каком основании вы предоставили Кирееву помещение для кафе вопреки решению общего собрания пайщиков ЖСК?
— Я не предоставлял помещение. Исполком утверждает. Но я скажу. Потребности дня — в расширении узких мест с общественным питанием — вот причина.
— Почему же вы позволили именно Кирееву открыть кафе? Не было других претендентов? Вот заявления с предложением открыть кондитерскую и пиццерию.
— Он инвалид второй группы, к тому же предприимчивый человек, можно сказать, человек новой формации, — важно ответил Квакин.
— У вас были основания считать Киреева предприимчивым человеком? Вы сталкивались и до открытия кафе?
— Я хорошо чувствую людей. Моя служба…
После долгого утомительного разговора о пресловутой «киреевской» квартире в ЖСК, когда Квакин, подобно остальным заинтересованным лицам, упирал на альтруизм, Александр Павлович выложил перед ним разрешения на приобретение водки.