После каникул он увидел Нелю в библиотеке — она читала старую, довоенную подшивку немецкой газеты, и что его потрясло больше всего — читала без словаря!
Оказалось, Неля работает над исследованием связей ВКП(б) и КПГ. Чесноков даже подивился, как это она способна заниматься таким кропотливым, а значит, скучным делом, в котором результата быстро не получишь.
Он узнал, что родители Нели живут и работают в ФРГ, отец внешторговец. После этого сообщения Валентин голову себе сломал, размышляя, почему у Нельки, в таком разе, нет фирменных тряпок и разных заграничных побрякушек? Не присылают? Жадные? — беспокоился он.
Ему было трудно с ней, но встречались, она его не отвергала, хотя к нему не заходила и к себе не приглашала, только позволяла проводить до электрички на Жаворонки.
Предложение он сделал, когда сажал Нелю в международный спальный вагон — на каникулы родители прислали ей вызов. В этом тоже был для него свой смысл: оставайся она в Москве, нужно было бы суетиться. А это лето Валя собирался целиком посвятить делу, ведь он сумел получить запрос от самого Макина. Тут же, на перроне, Неля согласилась стать его женой. На том и расстались. Впереди ждал заключительный пятый курс.
Свободный от ухаживания, от сложного общения с интеллектуалкой, Чесноков взялся за дело с утроенной энергией. И своего добился. В конце августа Макин предложил ему полставки в отделе у Киреева, естественно, с оговоркой, если студент получит на то благословение деканата в виде свободного посещения лекций и семинаров. Это уже было нетрудно устроить. Главное — в журнале он стал своим по закону, и дважды в месяц получал хоть и половинчатый, но оклад. И тут он понял, что такое деньги. На всю жизнь понял. Нет, это вовсе не эквивалент товара. Это даже не предтеча независимости. Это объективная оценка личности, возможность окончательно утвердить себя. Если тебе много платят, ты — дорогостоящий товар, тебя будут беречь, холить.
И еще Валентин понял: надо любыми средствами добиваться популярности. Популярность — это публикуемость, это заказы от других изданий, а в конечном счете — деньги. Деньги!
Киреев учуял в Чеснокове «своего». И понял — парню надо поддуть ветра под крылья. Сделаешь его своим, дашь ему побольше заработать, и он окажется дельным помощником. Потому Киреев и предложил Макину взять этого «головастого» парня, который явно незауряден, хотя и не всегда грамотен. Зато — личность. И заработал Чесноков у Киреева, как робот. Он прямо-таки влюбился в Киреева, особенно после того, как пошли «обмывать» его первый журнальный трехсотрублевый гонорар и Виктор Николаевич не позволил Валентину расплатиться.
— Тебе, дружок, эти деньги нужны. Приоденься. Поднакопи. Я слышал, ты собираешься жениться? Может быть, тебе нужно в долг? Я могу предложить, я же знаю, вижу: за тобой не заржавеет.
В сентябре вернулась Неля. А он все больше понимал, что, женись он на Неле, ему всю жизнь придется играть при ней себя. И все время сознавать, как ему, по сути, до нее далеко, как надо тянуться, насиловать свою натуру.
Тягомотное состояние заметил Киреев. Раз спросил участливо, два спросил… Чесноков отделывался общими словами, но когда Виктор Николаевич сказал: «В таком состоянии ударные материалы не пишутся», — Валентина как прорвало. Он начал говорить. Он начал рассказывать. И как тяжело ему с Нелей, хотя, вроде, он даже любит ее, и как нельзя уже не жениться, потому что родители ее уже знают, обязанность уже наложена, тем более это такая семья… А не женись он на ней, что ему вообще делать без столичной прописки? Штатной работы в журнале ему не видать как своих ушей! И других кандидаток в невесты нет и взять негде, во всяком случае, быстро!.. Все летит в пропасть!..
— А я хочу работать с вами, — заключил Чесноков свой страстный монолог.
— Да, брат, — с пониманием сказал Виктор Николаевич. — Трагедия… Быть подкаблучником по слабости мужицкой натуры — это одно, таких пруд пруди… А вот оказаться подкаблучником, так сказать, надстроечного порядка — духовным, интеллектуальным… Тем более большой любви нет! А потеряв себя, погибнешь как журналист.
Киреев угадал сущность жизненной цели Чеснокова.
В конце того же дня Виктор Николаевич сам вернулся к этому разговору:
— Был я у Макина. В общем, Валек, дела твои не так уж плохи. Пока решили оформить тебя на радио, на один завод, литрабом. Самой по себе ставки литраба у них нет, есть ставка станочника. В станочники берут лимитчиков, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хату дадут, прописку временную. Работать, естественно, будешь у нас. Неужели у тебя не найдется однокурсника, который заменил бы тебя на том радио? А трудовую книжку его мы возьмем. Твоя пока в заводоуправлении полежит. Ну, естественно, ты тому парню с каждого гонорара… будешь отстегивать. А там… Там посмотрим. Главное — сейчас выкрутиться. Не найдешь человека — скажи, мы найдем.
Это была кабала. Но не ярмо под Нелькой. Это была афера чистой воды. Но коль все шито-крыто, зачем дергаться? Однако честолюбие Чеснокова получило от этой кабалы, аферы, унижения такие шенкеля, что он заработал как машина. Не спал ночами от переутомления — мозг пылал темами, образами. Решение было твердым: эту гадкую жизнь он все равно под себя подомнет.
С тех пор Валентин считал себя по гроб жизни обязанным Кирееву. Виктор Николаевич его спас. Это была их взаимная тайна, хотя о ее сохранении они никогда не договаривались, да и вообще никогда, до самой гибели Киреева, не вспоминали об этом. Нет, рабом Киреева Чесноков не стал. Но стал достойным коллегой, опорой, партнером. Хотя во многое, предпринимаемое Виктором Николаевичем, Валентин посвящен не был.
Лимитные годы прошли. У Чеснокова появилась двухкомнатная кооперативная квартира в центре. Никто уже не помогал, сам себе помог. Трудовая книжка легла наконец туда, куда ей и полагалось. У Валентина появились «Жигули», честно приобретенные: мать умерла, и он продал частный дом. Но так и не женился. Семья — это такие расходы!.. Так и исписаться недолго. А Чесноков свой дар берег, как хороший мастер — инструмент.
Кто-то ему недавно сказал, что Неля вышла замуж. Надо же, ведь ей уже под сорок… В эти воспоминания Чесноков ударился по пути к Лепшталю не случайно. Киреев его спас. Сейчас он обязан спасти Киреева. Это его святой долг.
IX
Жестом профессионального розыскника Чесноков вытащил из кармана и положил перед Лепшталем фотографию Быкова — нашлась в фотохронике ТАСС.
— Вы знакомы с этим человеком? — спросил жестко.
Лепшталь сжался.
— Сегодня мы будем говорить о вашем прошлом, связанном отношениями с Быковым, — строго предупредил Чесноков. — Насколько я понимаю, полковник милиции Быков, войдя в доверие к вам, привлек вас по делу о незаконном промысле вашего товарища, Валерия Волгина. Так?
— Да…
— Волгин осужден, вы на свободе. Как это понимать? Ведь вы тоже занимались незаконным промыслом?
— Позвольте, — всколыхнулся Лепшталь. — Что вы…
— Волгин в тюрьме, вы процветаете. Какую взятку потребовал с вас Быков, чтобы провести по делу только свидетелем?
У Лешпталя побелели губы.
— Да нет, господь с вами…
В эту минуту он забыл, что Волгин был осужден даже не столько за запрещенный промысел, сколько за грабеж с убийством, совершенный задолго до того, как записал первую магнитофонную ленту «на вынос».
— Я могу присягнуть, что никогда никаких предложений… Быков только предупредил меня, что я могу понести ответственность, — отрывисто оправдывался Лепшталь.
— А завуалированная взятка? — Строгий тон Чеснокова окрасился металлическими нотками.
— То есть?..
— Со слов одного из свидетелей, вы обычно брали со своих клиентов меньше, чем Волгин. Быков записывал музыку и у вас, и у Волгина, я могу сделать вывод: с Быкова вы брали гораздо меньше, чем с остальных.
— Подождите, все не так… — Лепшталь беспомощно покачал головой.
— Вы снизили цену, когда в круг ваших клиентов вошел полковник Быков, так?
— Да нет, тогда я брал по десятке, полковник Быков так и платил мне.