— Это я тоже знаю, — кивнул Быков.
В такси по дороге на Новорязанский проспект, где жили Павловы, они молчали. Каждый думал о своем. Но обоим было одинаково больно.
«Как добраться до истины, — размышлял Павлов. — Как проверить допрос один на один? Когда двое говорят разное, один из них — лжец. Ильин будет твердить одно, Быков — другое. Где взять третьего? Ильин нашел «третьего». Художник Федотов, тоже чеканщик, подтвердил, что Ильин не отлучался из Измайлова в день убийства Киреева, они все время были вместе. И когда спросили уже опрошенных свидетелей, те сказали: да, и уходили, и приходили Ильин и Федотов вместе. У Ильина теперь есть «третий», а полковник Быков остался наедине не то с правдой, не то с кривдой».
«Как я расскажу все Марине? — думал Быков. — Что расскажу? Она читала, как расправлялись с подследственными работники милиции в Карелии, Ворошиловграде, читала про чужих людей и была сурова к ним. А теперь скажут, что и ее муж — из таких же?..» — От этой мысли его прошиб озноб.
Не понял сразу, отчего зажегся свет — увидел, как Павлов расплачивается с водителем. Приехали.
По темному коридору прошли в кухню. Павлов зажег бра, поставил чайник.
Стояла тишина, навевающая покой. Вячеслав Иванович опять подумал о своей семье.
— Как мне объяснить все дома? — не спросил — просто вскрыл самое больное.
— Когда ты был в Астрахани, Марина мне дважды звонила. И Димка рассказывал. Видно, не все знали о твоем отъезде. Иначе переждали бы бросать в твой почтовый ящик бумажки с угрозами. Текст нарезан из газетных заголовков — старый прием.
— Одну такую и я успел получить.
— Тоже?
— Надеюсь, Марина не придала им особенного значения?
— Она сохранила эти листочки, — довольно сказал Александр Павлович. — Давай-ка их на экспертизу, а?
— Отпечатки пальцев, анализ газетных литер… — Быков усмехнулся. — Как раскручивается ситуация, как накалено недоверие ко мне у того же полковника Петрова! Он не розыскник. Он многих вещей просто не может понять, как я ни старался раскрыть полную картину этого иезуитского замысла. У него факты, а они не в мою пользу. Притяни я сейчас эти листочки с угрозами, еще скажут, мол, я сам себе их послал, чтобы создать благоприятный фон!..
— Пойми ты: у тебя на допросе человек решился на самооговор, признался в убийстве — это немыслимый случай, вопиющий. Петрову тоже нелегко…
Они помолчали. И вдруг Павлов резко отодвинул от себя чашку.
— Слушай. Когда искали Киреева, никто не знал, где он скрывается. Включая его жену. Значит, убийца, настоящий убийца — это либо человек настолько близкий, что Киреев доверил ему свое местопребывание, свою тайну, либо он выследил Киреева, зная, однако, где Киреев мог спрятаться. Или же убийце сказали, где может находиться Киреев — тогда наводящий опять-таки из очень близких Кирееву людей. А? Надо идти к той даме, экс- жене Киреева, под каким она там порядковым номером… Но сам не ходи. Пошли кого-нибудь. Пусть выяснят, кто знал, что Киреев жил у нее, кто звонил, заходил в те дни и так далее… И почему, что характерно, эта простая мысль сразу не пришла тебе в голову?
— Ты ее не подал. И вопрос ставили не «где скрывался Киреев?», а «кто убил Киреева?».
XV
Наконец в половине одиннадцатого Марина услышала, как щелкнул замок двери. И перевела дух. Так и сидела одна в пустой квартире. Коля в школе, первокурсница Иришка — в университете, мама, к счастью, на утреннем приеме.
— Слава! — вскрикнула, вскакивая с дивана. — Слава! Где ты был? Где ты был всю ночь?!
Он сжал зубы, стараясь сказать как можно спокойнее:
— Ехал в поезде. А что?.. Хоть поцелуй мужа, неделю не виделись.
Марина остановилась и больными глазами глядела в его лицо так пронзительно, что он отвел взгляд.
— Это неправда, — с горечью сказала жена.
Ты прилетел вчера утром. Где ты был?
— На службе. Хочешь, позвони Левченко, Сиволодскому, хоть генералу Панкратову, они подтвердят, я был на службе.
— Слава, что случилось? — В ее голосе появилось еще больше тревоги. — Лучше скажи самое неприятное, когда знаешь — легче, чем сто догадок… Почему ты не звонил? Я думала… — с усилием проговорила Марина, — тебя уже нет. Эти угрозы…
— Убили бы — уже знала бы. — «Господи, зачем я так жесток с ней? — подумал с горечью. — А ведь меня и правда убили… Только она, бедная, не догадывается», — смягчил тон: — Надо бы выпить валерьянки и спать.
— Слава, ее голос смягчился, — во-первых, угрозы… Каждый день конверты…
— Ну и что? Знаю, — он опустился на диван и прикрыл глаза. Дело трудное веду. Не обращай внимания.
Он опасался, что Марине уже все рассказали. Та же Левченко — из самых лучших чувств женской солидарности.
— Что тут у вас стряслось?
— Я не знала, что мне делать, — тихо сказала Марина, будто извиняясь. — И еще эти угрозы… В общем, Ирина и Дима Павлов подали заявление в загс… И от нас с тобой требуется расписка, что мы не возражаем против брака несовершеннолетней дочери. Ей же только семнадцать.
— Она что, беременна? — Вышло грубо и Быков пожалел об этом.
Марина сморщилась:
— Не знаю. По-моему, нет. У них ничего нет… пока. Но Дима решил идти служить. Это не в Москве. Ира хочет переводиться на заочный и ехать с ним. Кате кажется, лучше всеми правдами и неправдами оставить Димку в Москве. А Димка кричит: счастью не мешайте..»
— Вот и не мешайте, — вздохнул Вячеслав Иванович. «Какая это все суета». — Тебе никто не мешал в Синьозеро ко мне ехать. Боже мой, какая все ерунда!..
— Слава, — услышал голос жены, — Слава, почему ты так говоришь? У тебя что-то случилось…
— Я очень хочу спать. Оставь меня в покое, пожалуйста. — Он боялся: еще секунда, ж горло перехватит спазм.
«А-соль, а-ми», — пели высокие детские голоса. «Это во втором классе сольфеджио», — подумала Марина, заходя в музыкальную школу, где директорствовала уже несколько лет.
Навстречу попалась молоденькая учительница, поздоровалась, как-то странно посмотрев.
Поверх стопки газет в учительской лежал раскрытый журнал. Раскрытый на рубрике «Человек и закон». Марина скользнула по нему взглядом и вдруг:
«…Полковник милиции Вячеслав Быков…» О Славе? В этой рубрике? «…Сомнительные методы этого непримиримого к врагам соцзаконности человека…» Это — о Славе?!
XVI
Преснецов перечитал статью Чеснокова трижды. Удовольствие получил прямо-таки гурманское. Решил позвонить.
Чесноков ответил сразу.
— Ну, старик, я тебя поздравляю, — сыто проговорил Федор. — Ну, ты превзошел самого себя! Как только пропустили, поражаюсь…
Валентин довольно захихикал, потом сказал:
— Выродки везде выродки, а теперь гласность, учимся называть вещи своими именами. Лида звонила, тоже благодарила. Теперь будем ждать пересмотра дела Пастухова и собственно Витиного дела…
Преснецов намек понял:
— Благодарила Лидушка? За мной тоже не пропадет, Валек. Любой ресторан! Говори…
Послышалось, как Чесноков алчуще засопел.
— Да ты понимаешь, нынче по ресторанам-то ходить… Это ты ничем не рискуешь, а мне, как представителю идеологического фронта, практически не рекомендовано…
— Приезжай тогда ко мне! От души зову!
— Конечно, заеду как-нибудь, но не сегодня, — важно сказал Валентин. — Публикация, сам понимаешь, не рядовая. Надо быть начеку. Созвонимся.
— Понял, — разочарованно отозвался Преснецов. — Тогда до лучших времен.
Федор был не просто разочарован, Федор был оскорблен. Ведь он, Преснецов, не просто подкинул, Чеснокову «жареный» факт с Ильиным, он же, Преснецов, сумел этот факт организовать! А статейку всякий напишет.
«Этот пацанчик, — распалялся Федор, — уже и принимать благодарность не желает?! Или считает не стоящим внимания? Ах, мальчик Валя… Да ты же марионетка в моих руках. Кому ты нужен? На все шел… проходимец!.. Оттого ни жены, ни детей, ни друзей! Оттого и к Кирееву всю жизнь жался!..»
И Преснецов решил, что Чеснокова надо наказать. Пусть совсем один останется. От одиночества Валя страдает, иначе б не висел по вечерам на телефоне. Это он сейчас кривляется. Попрыгает, когда вечером некому будет позвонить.