Рука в форточке исчезла, открылась боковая дверка, и на снег спрыгнул один из пилотов. Не обращая внимания на Гельмута, он, согнувшись вдвое, принялся топтаться у колес. Вертолет был почти невесом, его подъемная сила уравновешивала вес, и колеса больше не погружались в снег. Пилот стал махать нам руками, словно играл на невидимом пианино. Зомбированный страхом Гельмут на деревянных ногах шел к нему и тоже махал руками. Лопасти прозрачным зонтиком вращались над его головой.
Я обернулся и посмотрел под скалу. Ни Мэд, ни Глушкова не было видно – наверное, они оба легли плашмя на снег. Гельмут наконец-то опустил руки. Пилот, поднимая воротник летной куртки, приблизился к нему. Ветер ураганной силы раскручивал вокруг них снежный смерч, и две фигуры казались призрачными. Мне показалось, что Гельмут кинулся обнимать пилота; он облапил его своими длинными руками, прижался ртом к виску, повернулся и показал рукой на скалу. Пилот кивнул и пошел к скале мимо рюкзака с долларами и бурого пятна, оставленных Глушковым.
Вот еще один заложник, подумал я как о чем-то свершившемся, без всякой попытки остановить пилота, предупредить его об опасности.
Я услышал два коротких, следующих один за другим, выстрела и не вздрогнул, и не удивился. Гельмут стал психовать; его нервная система уже не выносила грохота лопастей над головой, обжигающие снежные опилки. Звук выстрелов сорвал его с места. Вытаращив глаза, он поплелся в мою сторону, методично, по-рыбьи раскрывая рот. Я догадался, что он произносит мое имя.
– Иди впереди меня! – услышал я за своей спиной сорванный криком сиплый голос Глушкова. Он вместе с Мэд поравнялся со мной.
– Вперед!! Залезай в «вертушку» и сразу садись на пол! – сказал Глушков, сверкнув черными глазами, в которых горел азарт убийцы, открывшего счет своим жертвам. – И не забудь прихватить рюкзак.
Похоже, он был намерен угнать вертолет. Круто взял парень, ох, круто!
Гельмут кряхтел сзади меня, шарил рукой по палубе в поисках какой-нибудь опоры. Ему было трудно, и я втащил немца за капюшон. Тот отдышался и хотел было встать, чтобы пересесть на скамейку, идущую вдоль борта, но я хлопнул его по плечу.
– Сидите на полу! – крикнул я ему на ухо.
В салон влезла Мэд. Я старался не смотреть ей в глаза – ничего хорошего в них сейчас не было, к тому же она сама вряд ли желала, чтобы я видел, как она унижена.
Глушков, опираясь о «калашников», как о костыль, влез последним, поднялся на ноги, прислонился спиной к дверце, ведущей в пилотскую кабину. Отвязал от карабина кусок репшнура и кинул мне.
– Связывай немцев!
Я покрутил в руках веревку, желая показать Глушкову, что не знаю, как можно еще применить эту штуку, кроме как для страховки в горах, и стал вязать на запястье Гельмута что-то вроде узла. Глушков, однако, халтурить не позволил и крепко двинул меня ногой в спину.
Я связал руки Гельмута и Мэд, сидящих друг к другу спиной, щадя их, насколько мог это сделать. Глушков толкнул меня прикладом, заставляя сесть рядом с ними, и, орудуя одной рукой, принялся привязывать меня к стойке скамейки. Получилось у него не слишком хорошо, хоть он и затягивал узлы, упираясь ногой мне в плечо. Веревка сдавливала мне грудь, но кисти рук были свободны, и при удобном случае я мог бы распутаться за пять минут.
Но удобного случая в ближайшем будущем, по-моему, не предвиделось. Глушков, одержимый жестокостью, шел к своей неясной цели напролом. Он распахнул дверь, ведущую в кабину летчиков, и сразу приставил ствол «калашникова» к затылку пилота.
Мы не слышали, что Глушков кричал ему. Вертолетчик не слишком реагировал на крик и на оружие, приставленное к своей голове. Он был грузным, широкоплечим, и утепленная куртка на его спине натягивалась с такой силой, что, казалось, сделает пилот одно резкое движение, и разойдется куртка по шву. Он обернулся, через черные очки спокойно посмотрел на автомат, на опухшую рожу Глушкова, потом, возможно, заметил нас. Вертолет стал вибрировать, покачиваться – движения пилота передались на штурвал.
Глушков начал нервничать. Он не имел над летчиком той власти, какую имел над нами. Летчик не боялся Глушкова.
– Ты!! – закричал Глушков. – Слушай меня!! На меня смотри!!
Пилот слегка поморщился, подался вперед. Глушков мешал ему смотреть через стекло правого борта.
– Не ищи его!! Я его застрелил!! Я сейчас грохну твой вертолет!!
Летчик был непрошибаем. Я завидовал его выдержке. Он был единственным среди нас человеком, который сопротивлялся Глушкову.
У Глушкова начался приступ бешенства. Он вдруг сорвал с головы пилота наушники и стал бить ими по лицу. Вертолет повело в сторону. Мэд и Гельмут, не в состоянии держаться за что-либо руками, повалились на меня. Накренившись на правый борт, вертолет медленно полетел над плато, едва не касаясь лопастями наста. Я услышал, как рядом что-то оглушительно лопнуло. Нас сильно тряхнуло, пол кабины пошел вверх, затем вниз, и вертолет накренился на левый борт. По стенкам салона пробежали световые пятна. Мэд закричала и вцепилась мне в пуховик зубами.
Когда я понял, что означал хлопок, вертолет, каким-то чудом избежав столкновения с землей, завис в нескольких метрах от скалы, рядом с которой лежал на снегу убитый пилот. Глушков выстрелил по боковой форточке и наверняка перебил бы лобовые окна в вертолете, если бы пилот не стал кидать машину из стороны в сторону. Болтанка свалила Глушкова на пол, и сейчас он стоял перед пилотом на коленях и, оскалив зубы, тыкал ему в бок автоматным стволом.
– Я тебе пошучу!! – хрипел Глушков. – Все взлетим на воздух!! Последнее предупреждение!! Летим на Приют! – крикнул Глушков, вставая с колен.
По губам пилота я прочел вопрос:
– На какой приют? Здесь много приютов.
Глушков не знал, как сказать точнее.
– Который на Эльбрусе! Там, где канатная дорога!.. Погнали, я покажу!
Пилот поморщился.
– Слушай, мы не по шоссе поедем, чтобы ты мне дорогу показывал… И не надо тыкать мне в бок стволом.
Пилот терпеливо ждал, когда Глушков уберет ствол, но тот все никак не мог занять удобную позицию. Встал рядом с пилотом, но тотчас круто обернулся и направил оружие в нашу сторону – наверное, ему почудилось, что кто-то из нас кинулся на него.
– Кто шелохнется… – предупредил он, но наказание не придумал и снова повернулся к пилоту. Попытался втиснуться в закуток слева от него, но там Глушков был слишком стеснен и плохо видел салон.
Наконец его осенило. Он толкнул дверь пилотской кабины, закрываясь от нас, и запер дверь на замок. Вертолет тотчас задрожал от тяговой силы и стремительно взмыл вверх.
Некоторое время мы неподвижно сидели на полу, прислушиваясь к грохоту лопастей. Вертолет покачивался, как лодка на слабом прибое, на бортах и потолке мельтешили тени. Я нащупал руками край скамейки, попытался приподняться, но веревки крепко врезались в тело.
– Надо что-то делать! – крикнула Мэд.
Это было адресовано нам с Гельмутом, но немец безучастно пожал плечами. Его скудный запас упрямства и самообладания давно иссяк, и ждать от него проявления волевых качеств было уже делом безнадежным.
Мэд, не дождавшись от меня конкретных идей, попыталась встать, но Гельмут был слишком неповоротлив, и девушка несильно лягнула его ногой.
– Что ты кряхтишь, будто к полу прирос?! – ядовито произнесла она. – Ноги разогнуть не можешь?