Я сел на краю ледового карниза, чтобы примерить на себе этот скоростной катафалк, как вдруг мое внимание привлек нарастающий жужжащий звук. Где-то внизу, между опорами канатной дороги, дрожали и плясали по снегу желтые кружки фонарей. Было похоже, что по смятой подушке тянут ниточку янтарных бус. Я сидел непозволительно долго, оцепенело глядя на ловкие и подвижные снегоходы, прыгающие по ухабам и быстро поднимающиеся к Ледовой базе. Девять машин!
Когда наконец я пришел в себя и вскочил на ноги, первый снегоход находился от меня не далее чем в трехстах метрах. Не сомневаясь, что эти люди мчатся сюда для того, чтобы, говоря словами Маши, выдавить из меня миллион долларов, я, низко пригнувшись, кинулся по карнизу в сторону. Не оглядываясь, я бежал долго – так, во всяком случае, мне казалось, и не сразу заметил, что все еще держу в руке пакет. Откинув его в сторону, я опустился на корточки и принялся взбираться на снежный взлет, и уже совсем задыхаясь, огромными порциями заглатывая разреженный воздух, скатился в выемку, откуда не было видно ни Ледовой базы, ни стремительно скользящих по склону вверх желтых огоньков, лишь над головой, сверкая мелкими зубами-звездами, была раскрыта чудовищная черная пасть неба.
Отдышавшись и протерев снегом лицо, я осторожно выбрался на бруствер и посмотрел на Ледовую базу. Отсюда хорошо были видны мой вагончик с красным, как сигнал светофора, окном и черные цилиндры бочек. Три или четыре снегохода, объехав вокруг вагончика, помчались выше, к Приюту, а остальные встали в ряд перед вагончиком. Люди не глушили моторы и не гасили фонарей. В отличие от альпинистов и горнолыжников, предпочитающих яркую одежду, эти были одеты в черные куртки. Двое зашли в вагончик и через минуту появились в свете фонарей с лохматой, шатающейся, как пьяная, Машей. Ее поддерживали под руки; Маша зябко поеживалась, ей было холодно без комбинезона и сапожек. Усатый крупноголовый мужчина, к которому подвели Машу, о чем-то спрашивал девушку; она мотала головой в разные стороны, что-то отрицая и с чем-то соглашаясь. Усатый с короткого замаха ударил девушку по лицу. Она упала на снег. Усатый добавил ногой.
Оставшиеся лениво бродили вокруг вагончика. Зазвенело стекло – кто-то двинул по окну ногой. Из дверей на снег полетела моя одежда и лавинное снаряжение – теплые куртки, ватные брюки, смотанный в бухту лавинный шнур, колышки, щупы. Кто-то вынес стакан и бутылку с вермутом. Усатый взял стакан, поднес к носу. Бутылка, дугой облетев снегоходы, с грохотом упала на покатую крышу бочки и разбилась. Из выбитого окна вылетали на снег обломки стола, книги; словно изрядно потрепанная курица, оставляя за собой шлейф перьев, выпорхнула подушка.
Тарахтя моторами, сверху скатились четыре снегохода. Я заметил, что к трем машинам были привязаны продолговатые предметы, которые волочились по снегу. Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Несколько человек, встав на колени, принялись ножами разрезать веревки и распаковывать тюки, затем поставили их вертикально и подтащили к усатому. Это были люди, и, к своему ужасу, я узнал в них Тенгиза и Бэла. Связанные по рукам и ногам, они не могли двигаться и даже стоять, потому их поддерживали за плечи по два «быка». Я думал, что усатый начнет сейчас избивать их, но он даже не вынул рук из карманов куртки. Кивнул на вагончик, и кто-то метнулся к дверям с канистрой в руках.
В это время к усатому подтащили третий «тюк», но поднимать его вертикально не стали. Скорее всего это был труп одного из «быков», который ездил на Приют.
Словно взорвавшись, ярко вспыхнул мой вагончик. Усатый махнул рукой, и в объятый пламенем дверной проем полетел труп «быка». Главарь повернулся к неподвижным, словно мумии, и стянутым веревками Тенгизу и Бэлу. Он о чем-то спрашивал пленников, они ему что-то отвечали. И вдруг – я совсем не был готов увидеть этот кошмар – два «быка» подхватили Тенгиза за руки и побежали с ним к пылающему вагончику. Я видел, как дернулся в бессмысленной попытке спасти друга Бэл, как сильным толчком «быки» швырнули в горящий ад Тенгиза, словно полено в топку, как сразу вслед за этим, взметнув рой красных огоньков, рухнула крыша, и снег с жутким шипением почти мгновенно превратился в пар, и место казни стремительно заволокло клубами дыма и пара.
Я завыл от бессильной злобы и ударился лбом о заледенелый бруствер. Я скулил, выдавливая между стиснутых зубов слова проклятий, я ползал по снегу, царапая его ногтями, и все просил, просил Тенгиза простить меня…
Глава 47
Шоссе темной лентой скользило под колеса автомобиля. Я, сидя на заднем сиденье «рафика», пил из горла коньяк и не пьянел. Шел первый час ночи, Эльбрус остался далеко позади. Пожилой водитель, темным силуэтом выделяющийся на фоне лобового окна, без умолку рассказывал мне какие-то легенды, но я его почти не слушал, погруженный в свои тягостные мысли.
За все надо платить, думал я. Все в нашем мире уравновешено, и сколько я заработаю на обмане, столько мне придется выложить из своего кармана. А если не деньгами, то платить придется очень страшным, живым налом.
– А ты знаешь, что здесь жили амазонки? – спрашивал водитель и сам же отвечал: – Да, жили. Еще Плутарх и Страбон писали, что в горном районе между Черкесией, Сванетией и нашим Эльбрусом обитали женщины-воительницы…
Какие, к черту, воительницы! – с раздражением думал я. Достаточно одной Маши. Она затмит все легенды о жестокости и коварстве женщин Приэльбрусья. Правда, за то, что она упустила меня, ее слегка рихтанули, то есть дали по шарабану, короче, начистили табло. Все верно. Она тоже расплачивается за свое желание жить красиво за чужой счет. Я же пока расплатился жизнью близкого мне человека.
Как хорошо, что Лариса не оказалась замешанной в убийстве Глушкова. Этот самозванец, оказывается, обвел нас всех вокруг пальца! Притворился мертвым, а мы даже не потрудились проверить у него пульс и зрачки.
Я вспомнил про сожженный пуховик, и мне стало ясно, что псевдо-Глушков с какой-то целью побывал на Ледовой базе и, возможно, заходил в мой вагончик. Что он там делал? Для чего сжег пуховик? Может быть, одежда была слишком залита кровью, и он, чтобы не привлекать к себе внимания, сжег ее? Почему Мэд вела себя странно на Ледовой базе? Почему ее руки были выпачканы в саже? Может быть, это она, а не псевдо-Глушков, сжигала пуховик?
Одни вопросы, одни вопросы!
Гельмута с его проклятыми долларами надо достать хоть из-под земли. Неважно, что он не появлялся в аэропорту и не обращался в кассы. Немец оказался хитрее и осторожнее, чем мы предполагали, и поехал во Владик через Москву поездом. Он сейчас на пути к Москве, больше ему негде быть. Во всяком случае, Мэд должна точно знать, где его можно найти. Это два сработавшихся компаньона, им трудно что-либо скрыть друг от друга, они повязаны одним преступным бизнесом, они, как кулак, как одна река из двух ручьев.
Я вылетел в Москву первым утренним рейсом, и, хотя прохождение через спецконтроль и посадка в самолет потребовали от меня колоссальных нервных затрат, все обошлось, и через два с половиной часа «Ил-восемьдесят шестой» благополучно приземлился в Домодедове.
Я хотел позвонить Мэд из аэропорта, чтобы она взяла машину и приехала за мной, но справочная гостиницы не выдавала номера телефонов по фамилии проживающих. Пришлось потратить немалую часть своих средств на такси.
Смуглый от загара, бородатый, облаченный в пронзительно-яркий оранжевый пуховик, я, естественно, маячил светофором в громадном фойе гостиницы «Космос» и сразу привлек внимание сотрудников секьюрити. Плечистые парни в костюмах подошли ко мне с двух сторон и вежливо поинтересовались, какого черта я здесь забыл. Удостоверение начальника спасотряда помогло, и один из парней отвел меня в справочную, где через компьютерный банк информации мне сказали, в каком номере проживает гражданка ФРГ Илона Гартен.