— Ты не поранилась?
— Нет… Нет, все нормально, — лицо на самом деле саднит, и не проходит одышка.
— Ты кажешься знакомой. Я не могла тебя видеть раньше?
— Нет. Про… — судорожный вдох, — стите.
Господи, почему так мало воздуха? Отодвигаюсь от женщины, будто это поможет.
— Постой! Куда ты? В больнице, да? Точно, это было в… О, Господи, ты же…
— Нет, вы путаете меня с кем-то. Простите, мне пора на урок.
— Майя, тебе нравится учиться?
— Майя, какой твой любимый предмет?
— Майя, ты любишь Бервик?
В наказание за неуспеваемость я должна рассказать о себе репортеру «Недельных случайностей». Корреспондент — женодевушка не первой свежести. Родинки на ее щеке похожи на созвездие.
— Майя, ты…
Я люблю учиться. Все равно чему — процесс, как ни странно, для меня важнее результата. Поэтому оценки последнее время не ахти.
Я люблю Бервик? ЛЮБЛЮ я Бервик? Люблю? Я?
Бервик-на-Твиде — место странное. Прижатые промозглым небом крохи-домики, которые крайне редко вытягиваются выше третьего этажа; море, скалы и вереск; потерянные души штабелями бросаются с утесов.
Нет, я не люблю Бервик. Я люблю спать и раннее утро. Люблю пончики «Dunkin' Donuts» с лимонным кремом, Фредди Меркури и кофе; неважно в каком порядке. Но кофе мне пить запрещают, Фредди умер, «donuts» в Бервике нет; ближайший — в Эдинбурге. Помню, как однажды родители нас достали, и мы с Люком уехали туда; пили «колу», кофе, ели все подряд, мучались с надувшимися животами, и это был, наверное, самый лучший день моей жизни.
— Майя, как ты проводишь свободное время? Как сейчас развлекается молодежь Бервика?
О, я, кажется, оценила жестокость наказания мистера Ходжсона.
— Майя, тебе нравится ходить в театры? Библиотеки?
Как будто у нас их несколько штук. Но библиотека… Мог Люк пойти туда? Нет, читать он не любил. А вдруг?
— Майя, куда ты? У меня еще…
— Простите, мне надо бежать!
Книгохранительница оказывается книгохранителем. Нонсенс!
От витающей в воздухе пыли хочется скрыться на краю света. Вот-вот начну кашлять.
— Да, конечно, я видел его. Хороший парень, твой брат, тихий, — Люк на фото с ирокезом и банкой «Старого Карпа».
Прошу посмотреть журнал, который брал Люк. Смотрю. Непроизносимое название «Die Naturwissenschaften», картинки в стиле «управляемый ядерный синтез для чайников».
— Что это за язык?
— Фламандский.
— Такой язык на самом деле существует?
— Да, конечно. Похож на голландский или немецкий.
Никогда так остро не ощущала потребность в изучении фламандского языка.
— Где обычно сидел мой брат?
Иду за указанный стол. Листаю журнал, глупо верчу головой и пытаюсь понять, зачем Люк ходил сюда целый год.
Может, брат наблюдал за кем-то? Через улицу старое здание: стены из серого камня, в окнах — белые занавески. Надгробно-черная табличка с золотыми буквами гласит: «Гостиница Мощеный Двор. Все комнаты оборудованы ванной. Частная парковка. Настоящая еда». Мило. Чуть дальше по Уолкергейт неразлучные крыши: зеленовато-белая — городского совета и готически-черная — церкви Святой Троицы. Немного левее подпирает небо фортификационный вал; его завалило снегом, как и большую часть Бервика. Не зима, а сплошная пытка.
А это что? Между страниц спрятался клочок бумаги — бежевый, он почти слился по цвету с журналом:
«32308, Акелд — Вулер, третий класс». Билет на поезд? Люка?
— Вам ни о чем не говорит?
— Нет. Хотя… — библиотекарь небрежно листает свои записи и вновь качает головой. — Нет, ничего.
— Сестренка?
Нет, это не Люк звонит, это Эми. А сердце бьется, точно бешеное.
— Сестренка, что делаешь? Пошли вечером в кино? Пойдем, да? Нет? Да? Нет-да-нет? Да-нет?
Вообще Эми хорошая. Суетная немного, и в голове у подруги не опилки даже, а капустный салат… Но я ее люблю.
— Давай. Из библиотеки иду.
Нога чавкает в подтаявшем снеге. Кажется, к вечеру потеплело, да и в самом воздухе уже что-то свежее, весеннее. Я вдыхаю полной грудью.
— У-уу! Что ты там забыла?
Что там забыл Люк?
Здание «Мощеного двора» из серого превратилось в оранжевое — от заходящего солнца; над крышей хмурится грозовое небо, а я ему в ответ.
Тихо сейчас в Бервике.
За столом администратора никого. Жму на звоночек. Из зала ресторана, вход над которым украшает герб «Роза и Чертополох», доносится тихая музыка. Играет рояль. Что-то знакомое… Шопен? Бах? Россини? Я ни черта в них не разбираюсь.