Я с оглядкой, чтобы никто не заметил, достал из внутреннего кармана куртки нехорошую кассету — вот уж действительно «Смертельное оружие», настоящая мина! — вытряхнул ее из пакета на пол и аккуратно ногой задвинул в груду пострадавших от налета сестер-близнецов.
Теперь ищите да обрящете. Вот так, ребята! Не знаю, правда, кто вы такие. Можете еще разок сюда, в прокат, наведаться и еще пошмонать. Только как следует. Тщательно. Глядишь, и найдется. А я тем временем… А что — я? А ничего. Ничего не вижу, ничего не знаю, никому ничего не скажу. Аллес.
Пойти, что ли, утопиться? Или инсценировать самоутопление — прыгнуть с моста в Неву. А самому… с аквалангом всплыть в территориальных водах, скажем, Швеции. И гори оно все здесь синим пламенем! Вся эта долбанная расейская политика вместе с их секретными кассетами.
Хорошая мысль. Однако — не пойдет! Я, признаться, к своему стыду — плавать не умею. Ни с аквалангом, ни без. А путевую инсценировку может сделать только подготовленный человек. Начну притворяться и точно утопну. Как в том стишке: «Утром пловчиха купаться пошла. В среду нырнула, в субботу всплыла». Пока что-то не хочется…
А может, до смерти отравиться алкоголем? Вот хохма будет — нажраться, как свинья, и ласты склеить.
Так ведь и не пью я. Редко-редко стопку-другую тресну потом дня пьяный хожу. Бывает, конечно, иногда, раз в год, не чаще, и покрепче надринкаюсь. Ну, когда в хорошей компашке, под хорошую закусь, но тяги к этому делу не испытываю. Да и не тот случай, чтобы в вине искать «забвенья».
Умереть, уснуть… и видеть сны? Так, вроде, гражданин Гамлет говорил. Тоже попал парень в некрасивую историю. О нем хоть Вильям Шекспир стихи хорошие сочинил, а обо мне — в лучшем случае в криминальной хронике упомянут. В разделе: «Ушел и не вернулся».
Скучные мысли были у меня в тот момент. Я уже понял, что тема моя, кормушечка единственная, не давшая моей семье тривиально сдохнуть с голоду, гавкнулась, накрылась. Прощай, прокатик мой родной!
Может, конечно, все еще и уляжется, как-то образуется… Хотя — вряд ли. А жалко, так все неплохо начиналось.
Вернулся в кабинет к Надежде Львовне — родную милицию ждать.
Глава шестая
Все трое были его учениками. Любимыми и талантливыми. Еще учась в школе, более двадцати лет назад, они посещали Клуб юных геологов при Дворце пионеров, в котором он, молодой аспирант Университета, проводил занятия. Выезжали в Саблино, в знаменитые саблинские пещеры, на Карельский перешеек. Потом все трое закончили геолфак Университета. Работали под его руководством во Всесоюзном геологическом институте. Полевые работы по всей стране… А затем — крах. Неожиданный, бессмысленный и жестокий.
Постперестроечная жизнь разбросала их, крепких, выносливых и толковых мужиков, не раз смотревших в глаза опасности, продавцами по ларькам и сторожами автостоянок. Но вот он, Сафронов Михаил Глебович, позвал, и они пришли.
— Парни, — сказал он, — есть возможность заработать неплохие деньги. Работа разовая, но более-менее геологическая. Да нормальная работа, черт подери! Сейчас я вам все подробно объясню, но сначала — к столу.
Как водится между полевиками, немножко выпили, закусили. Поговорили о жизни, покурили, опять выпили. Потом Михаил Глебович перешел к делу.
— Вот что, парни, вы, наверное, знаете, что в семидесятые годы, а точнее — в семьдесят шестом, здесь, на севере Ленинградской области, — он показал район на карте, — были начаты поисковые работы на имплазивные структуры. — Все трое покивали головами, мол, знаем, знаем…
— Работали не на пустом месте — были хорошие геологические предпосылки, геофизики выделили весьма интересные аномалии. В общем, проект был интересным и обещал дать неплохие результаты. Ну, алмазы, то да се… Стратегическое сырье — сами понимаете — все сразу же максимально закрыли. С этим ясно. Дальше — смешнее. Идея проведения работ была моя, я ее несколько лет проталкивал. В Министерстве, как нищий, деньги клянчил, специалистов начал подбирать. Одним словом — пробил тему, но как только приступил к проектированию, все материалы у меня неожиданно забрали и передали в Невское объединение. Меня самого отстранили, причем весьма бестактно. Вот такой парадокс. Я — туда, сюда… ничего не понимаю. Руководство института морды прячет, избегают меня. Эти, из спецотдела, врут мне что-то невразумительное. Ну, вы же понимаете: спецотдел — это спецотдел. Темнилы все, как один. Но я все-таки вытряс из нашего институтского начальника первого отдела Иванова причину, докопался: кагэбэшники мне отвод дали. Якобы нашли темное пятно в моей биографии. То ли дядька по материнской линии в немецком плену был, то ли еще что. Разумеется — чушь собачья. Дураки, прости их, Господи. Одним словом, доблестные чекисты решили подгадить мне. Обидно… — Михаил Глебович, помолчал, закурил папиросу, пыхнул пару раз дымом и продолжил: — Думаю, не в дядьке моем дело. Видите ли, еще в студенческие годы произошел со мной некий казус. Где-то на третьем или на четвертом курсе меня вызвали в деканат, и некий товарищ, вальяжно расположившийся в кресле нашего декана, предложил мне сотрудничество. Ну, вы понимаете, какое. Стучать, постукивать… Вначале в качестве сексота, а затем и в штат обещал зачислить. Перспективы рисовал офигенные, обещал карьеру помочь мне сделать. Да, таким вот образом. Я, естественно, отказался.