Сейчас, сидя на скамейке в парковом секторе и глядя на проходящие мимо патрули добровольных дружин и резвящихся на игровой площадке детей, я усиленно думал над всем происходящим. С одной стороны я могу понять тех, кто хочет убежать от всех тягот и невзгод реального мира, ведь это так заманчиво получить кусочек персонального рая. Но с другой стороны, не станет ли обещанный рай адом? Ведь словосочетание "идеальный мир" каждый воспринимает и понимает по-своему. Для кого-то это возможность из жертвы превратиться в кровавого палача или упивающегося страданиями других отмороженного садиста, а для кого-то наоборот, возможность быть благородным спасителем, избавителем и героем. Так сказать некий моральный выбор между "богом" и "дьяволом", "добром" и "злом". Но опять же, что в таком случае будет "добром" а что "злом" когда ты абсолютно один, а всё вокруг не более чем созданная тобой иллюзия? Иллюзия, в которой буквально всё подчиняется твоей воле. В агитационных материалах киберы приводят яркие, воодушевляющие примеры творчества тех, кто перенёс своё сознание на станции-сервера - причудливые фэнтезийные миры, тёплые семейные островки спокойствия, монументальные цивилизации и тому подобные идеалы психически здоровых людей. Что со стороны смотрится несколько подозрительно, ведь не может быть всё настолько хорошо и идеально. Хотя вероятнее всего для каждого сектора и колонии демонстрируются непохожие друг на друга примеры "идеальных миров", чтобы заинтересовать и угодить как можно большему числу потенциальных переселенцев.
Что же касается меня, то изнывая от избытка свободного личного времени находясь в казарме и в шутку обсуждая с остальными примеры "идеального мира" для пехотинца, я впервые за всё проведённое мной в "Оплоте" время по-настоящему всерьёз задумался о том, что же сейчас наполняет мою жизнь смыслом? Появлению подобных размышлений так же поспособствовали мои пропуски сеансов гипноза. Поначалу, ссылаясь на занятость, мне удавалось избегать "коррекции сознания", но после трёх подряд пропущенных процедур доктора сообщили об этом первому попавшемуся им офицеру. К моему счастью им оказался сержант Санчес. Во время долго разговора с глазу на глаз мне не без труда удалось уговорить его не рассказывать об этом лейтенанту, и позволить мне пропустить ещё хотя бы пору сеансов гипноза. Результатом стало хаотичное появление в моей голове разрозненных, очень смутных и не ясных отголосков жизни до потери памяти, которые порой сопровождались чудовищной болью и в редких случаях потерей сознания на несколько минут. Разумеется, всё происходящее со мной видели остальные, но предпочитали пока что не задавать лишних вопросов и по мере своих сил помогать мне не попасться во время приступа боли на глаза офицерам и случайным свидетелям. Вне казармы меня всегда сопровождали трое пехотинцев из нашего отделения. Сейчас они по моей просьбе сидели в закусочной неподалёку, позволив мне ненадолго уйти в себя и спокойно всё обдумать.
Из раздумий меня вывело неожиданное слабое прикосновение. Осмотревшись, я увидел рядом с собой удивлённо смотрящего на меня ребёнка. Девочка. На вид ей было лет пять, может быть чуть меньше. Присмотревшись получше, я обратил внимание на её смуглую кожу и тёмные, словно глубины космоса глаза (совет этой колонии решил сделать небольшое послабление для беженцев и разрешил родителям с детьми до десяти лет посещать общественные места отдыха).
Пристально глядя на меня, она на что-то указала пальцем, и неразборчиво еда слышно что-то произнесла.
- Что? Ты потерялась? - рассеянно спросил я у неё.
В ответ она отрицательно покачала головой, и опять указав на меня более уверенно произнесла:
- Почему коровка сердиться?
Проследив за направлением её указательного пальца, я понял, что она говорит о нашивке, на которой изображена эмблема моего взвода.
Слегка улыбнувшись, я собирался ответить любознательному ребенку, что это вовсе не "коровка", но меня остановило неожиданное появление мамы девочки:
- Инас! Вот ты где! Мы с папой ужасно испугались, когда ты от нас убежала, - после чего взяв недовольного её вмешательством ребёнка на руки обратилась ко мне: - Простите, пожалуйста, если она вас чем-то потревожила.
- Не волнуйтесь, - поспешил я её успокоить, - она всего лишь хотела узнать, что изображено на моей нашивке.
По её взволнованному, слегка бледному лицу было видно, что в отличие от своего ребёнка она прекрасно знает, что означает это изображение и что я пехотинец "Оплота". Так же её страх передо мной усиливали находящиеся на кителе отличительные знаки, говорящие о моём сроке службе и участие в боевых операциях. Странно, но мне почему-то показалось её лицо и голос смутно знакомыми. Впрочем, нечто подобное спустя несколько мгновений отразилось и на её лице, когда наши взгляды встретились. В это время к нам подбежал запыхавшийся мужчина. Поцеловав девочку и обняв держащую на руках ребёнка женщину он хрипло произнёс:
- Амира, у вас всё в порядке?
- Этого не может быть. Нил, присмотрись. Это же твой друг, Мак.
- Что? О чём ты говоришь? Он ведь погиб больше шести лет наз...
С момента моей неожиданной встречи с Нилом и его семьёй прошло чуть меньше недели. Всё это время меня держат в одиночной камере с мягкими стенами под постоянным наблюдением видеокамер и бригады врачей с санитарами, которые последние несколько дней не решаются заходить ко мне без сопровождения вооружённых стрелковым оружием охранников. Дополнительный персонал появился после того как я попытался выяснить у одного из проводивших обследование медиков где и зачем меня держат, но вместо него мне в весьма грубой форме попытались ответь следившие за порядком санитары, за что поплатились переломанными костями, выбитыми зубами и отбитыми внутренними органами. Тогда меня успокоили при помощи ружей со снотворным. Сейчас же лёжа на мягком упругом полу камеры я разглядывал изображённую на моём левом предплечье эмблему взвода "Телят Биффа".