В ванной, как будто нарочно, дважды булькнула вода. На каждый звук Рёдзи резко поворачивался в сторону ванной.
— Мама теперь носитель, — упавшим голосом сказал Каору.
— Так ведь Каору-сан тогда тоже?.. — апатично спросил Рёдзи. Но Каору тут же покачал головой. Он два месяца назад сдал анализ — результаты были отрицательными.
Когда он сказал об этом, Рёдзи засмеялся. В его смехе не было радостного сочувствия, напротив, это было уничижительное хихиканье. Каору стало не по себе, он уставился на Рёдзи.
— Что тут такого?
— Как мило, однако.
— Ты это обо мне? — Каору показал на себя, и Рёдзи дважды кивнул.
— Каору-сан, у тебя хорошая фигура, здоровье, да и жить наверняка долго будешь. Если подумать...
Под влиянием обожавшего мотоциклы отца Каору с шестнадцати лет начал заниматься мотокроссом. Получив от Хидэюки первоначальные навыки, он настолько натренировался, что даже мог участвовать в гонках. Когда он был маленьким, вряд ли кто поверил бы, что этот парень, с утра до ночи играющий на компьютере, так хорошо разовьется физически. Однако сейчас Рёдзи смеялся над мышцами Каору, которые явно проглядывали даже через футболку. Смеялся над тем, что Каору получил от отца. Каору необычайно серьезным тоном возразил ему:
— Жить не так уж и мило, как ты думаешь.
С другой стороны, он все-таки понимал, каково Рёдзи. Он даже не знает, когда и как заразился, а ему лишь двенадцать. Постоянные операции, химиотерапия, госпитализации — не жизнь, а сплошное страдание. Можно понять его желание навязать свою жизнь другим, чтобы им было так же плохо, как и ему.
— Люди ведь в конце концов умирают.
Рёдзи уставился в потолок пустыми глазами. Каору расхотелось что-либо возражать.
Здесь вокруг, везде была смерть. Каору видел перед собой маленькую, полностью облысевшую голову. Мрачное проявление реальности.
Страдания от химиотерапии не понятны тому, кто их не пережил. Человека постоянно рвет, аппетита нет, съеденное тут же возвращается наружу, невозможно даже чуть-чуть поспать. Что, в конце концов, можно возразить Рёдзи, который пережил это и, возможно, в ближайшем будущем закончит свою жизнь в страданиях.
Каору чувствовал усталость. Это не была усталость телесная. Душа сжалась, ему хотелось кричать, хотелось улететь отсюда, беззаботно рассмеяться от всего сердца. Хотелось полного жизнью момента, когда в акте любви сплетаются два тела.
— Я не хотел появляться на свет. — Рёдзи сказал это, не обращая внимания на молчание Каору. Тут из ванной вышла Рэйко, звук открываемой двери заглушил его слова. Не меняя выражения, она прошла через комнату и вышла.
Зачем ты меня родила?
Возможно, Рэйко были невыносимы слова сына, проникнутые этим укором, и она поспешила уйти, или она просто вышла по каким-то делам, — понять это было трудно.
Каору уже давно следил за всеми жестами Рэйко. У него тут же возникли два вопроса: заражена ли вирусом метастазного рака Рэйко и каким образом заразился Рёдзи? Эти вопросы касались семейной тайны, и их нельзя было задавать напрямую.
— Ну, я потихоньку пойду. — Присутствие Рёдзи стало невыносимо для Каору. К тому же ему хотелось пойти за Рэйко. Он встал с кровати Рёдзи и открыл дверь в коридор. Каору еще сильней захотелось прикоснуться к телу Рэйко, проникнуть в нее. Он сам не мог решить, был ли интерес к ней любовью или нет.
Ведомый инстинктом, Каору в поисках Рэйко вышел в длинный коридор.
7
Каору казалось, что он знает, где находится Рэйко.
На последнем этаже, откуда можно глядеть на Токио.
Несколько дней тому назад, вечером, она стояла у окна кафе на самом верхнем этаже больницы и, прислонившись к стеклу, смотрела наружу. Каору спросил ее:
— Что вы делаете?
Она отвечала, что в начале лета самые длинные дни в году. В эту пору солнце медленно заходит на западе, отбрасывая тень на контуры высоток в центре города, а потом они снова вырастают из темноты. Каору узнал, что Рэйко очень нравится в это время суток любоваться Токио.
Он поднялся на лифте до семнадцатого этажа и, свернув в левый коридор, заметил тень женщины, почти вплотную стоявшей у колонны. Каору беззвучно приблизился и незаметно встал рядом.
Освещаемое закатом лицо Рэйко стало кроваво-красным. Ее кожа превратилась в небесную палитру, щеки чарующе сверкали.
Увидев в оконном стекле отражение Каору, она улыбнулась ему:
— Простите.
Каору не понимал, почему она извиняется. Может, потому, что заставила его ухаживать за своим тяжело больным сыном. Он должен был бы сказать «не беспокойтесь», но, растерявшись, затруднился с ответом.
— Вам очень нравится там, где высоко? — Каору так и не отважился спросить, почему она извинялась.
— Нравится? Просто мне всегда приходилось жить у самой земли. — Вероятно, она жила в особняке. Каору же привык к совсем иной обстановке. Даже сейчас он жил с матерью в многоэтажном доме, выходившем окнами на Токийский залив.
Чтобы снять напряженность, Рэйко сменила тему и радостным голосом стала рассказывать о своих мечтах. Она говорила о том, что хочет сделать, когда поправится ее сын, а поскольку положение о том, что он поправится, было изначально неверным, Рэйко выдумывала самые невероятные мечты. Из них наиболее близким к реальности было путешествие за границу.
Поэтому, когда Рэйко, снова сменив тему, спросила: «А у вас какая мечта?» — Каору, не задумываясь, решил снова вернуться к запланированной еще десять лет назад поездке.
Он вкратце пересказал Рэйко тот разговор, который много лет назад глубокой ночью произошел в их семье. Он говорил о связи силы притяжения и продолжительности жизни, о тайне происхождения жизни и о вероятности существования поселков долгожителей.
Он вспоминал, как радовался обещанию отца поехать в североамериканскую пустыню, и как всерьез заинтересовался поселениями долгожителей, и как после знакомства с результатами проведенных исследований у него зародилось предположение, что между количеством раковых больных и поселками долгожителей существует связь.