Слегка обидевшись на слова «в молодости», Рэйко с безразличным видом спросила:
— Зачем?
И ткнула его в бок. Однако на следующий день он получил несколько снимков, запечатлевших ее в различных позах.
На одном из них, сделанном во время вечеринки, которую Рэйко устроила у себя дома, она представала в окружении нескольких подруг. Щеки ее были красными от выпитого в тот вечер алкоголя.
На другой фотографии Рэйко стояла с поднятой рукой, положив вторую руку на пояс.
На третьем снимке Рэйко, с очень серьезным выражением лица, в элегантном оранжевом кимоно, держала в руках куклу кику[8].
Еще одна фотография запечатлела Рэйко в тот момент, когда она, стоя на кухне у раковины, стирала белье.
Возможно, этот снимок также сделан Рёдзи.
Встав сзади, он позвал:
— Мама.
Рэйко обернулась в растерянности, и он нажал кнопку. Здесь выражение ее лица, смеющегося и удивленного одновременно, не было искусственным. Оно казалось предельно естественным, таким, какого Рэйко никогда не допустила бы в обычных условиях.
Эта фотография Каору тоже нравилась. Но, выбрав перед поездкой в пустыню только два снимка, этот он отложил.
Каору снова посмотрел на фотографию, запечатлевшую Рэйко сидящей на ковре. На ней было шерстяное платье, больше похожее на длинный свитер. U-образный вырез нельзя было назвать смелым, он не позволял увидеть выпуклости грудей. Груди у Рэйко были очень маленькими, Каору мог закрыть их своими ладонями. Маленькая грудь и стойкий характер делали ее очаровательной.
Покрой одежды не подчеркивал талии. Взгляд Каору скользнул дальше, к ее ногам.
Опускаясь на пол, Рэйко приподняла подол платья и подогнула ноги под себя, коленки чуть-чуть не доставали до ковра.
В межножье сгущалась тьма. Сколько раз проникал Каору головой в это нежное пространство.
В те часы, когда Рёдзи уводили на обследование, на залитой солнцем кровати Каору, раздев Рэйко, в подробностях изучал ее промежность. Это был не больше чем просто орган, и Каору не понимал, почему он так притягивает его. Орган, незаменимый для занятий любовью. Когда он отрывал лицо от ее промежности, в глаза ему бил яркий свет из незашторенного окна. Тогда ему начинало казаться, что он поступает аморально. Но искушение было слишком велико, и он снова погружал в нее лицо и, слизывая выделения, молил, чтобы наслаждение длилось вечно.
А потом в матке Рэйко появился его ребенок. Каору взглянул на тонкую талию Рэйко.
Как он теперь выглядит?
Каору попытался представить себе размеры эмбриона, похожего на морского конька. Должно быть, сантиметра два. Но больше, чем плод с его генами, он обожал Рэйко, которая вынашивала этот плод.
Времени для отдыха не осталось. Гоня прочь мелькавшие в сознании образы, Каору принялся за дело. Встав, он начал осматривать горы.
12
Солнце уже заходило за горную цепь. Каору понял, что надо поторопиться, чтобы до наступления темноты найти место для ночлега.
Он стоял на ровной площадке, с трех сторон окруженной скалами, и обозревал окрестности. Вполне неплохо, чтобы разместиться на ночь.
Каору вспомнил, что, подключившись в Уинсроке к сознанию индейца, видел такое же место, встретившееся на пути племени.
Тут же еще проходил воин.
Он вспомнил миф, прочитанный в книге матери. Может, он и сейчас здесь появится? Путь, пройденный воином, намертво засел в памяти Каору. Он все время сопоставлял полученные знания с реальностью и таким образом пытался определить свой путь.
Каору нисколько не сомневался в своей правоте. Там дальше должно быть то место, куда он стремился. Сегодня ночью ему нужно отдохнуть. Он снял рюкзак и сел, давая отдых ногам. Теперь он стал прокручивать в памяти пройденный путь. Его переживания в этот момент были лишены всякой логики. У любого чувства, например у страха, должна быть своя причина, однако Каору безо всякой причины пережил череду ощущений: страх, ревность, радость. Истинные источники этих чувств, сменявших друг друга, таились где-то в прошлом.
Разостлав матрас прямо на каменной площадке, Каору завернулся в спальный мешок. С наступлением темноты температура в пустыне резко падает, и он поеживался от холода. Лежа в мешке, Каору жевал булку и запивал ее виски.
Вдруг он резко вскочил. Ему показалось, что он ощутил чье-то дыхание у себя на шее.
От скалы тянуло холодом. В тяжелом дыхании, которое ощутил Каору, чувствовался строго фиксированный ритм. Ритм как у аппарата искусственного дыхания... Так дышит тот, кто, подстерегая добычу, пытается уравновесить дух и тело.
Каору затылком почувствовал направленный на него целеустремленный взгляд, его сердце учащенно забилось.
Не выдержав, он обернулся. Примерно в десяти метрах от него в тени дерева сидел, скрестив ноги, нагой человек и целился в Каору из лука. Его фигура сливалась с темнотой ночи, Каору сумел разглядеть лишь силуэт.
Это был хорошо сложенный мужчина, среднего роста, с волосами, собранными в пучок на затылке, но без головного убора из перьев. В том, как он держал лук, чувствовался профессионализм.
Каору хотел пошевелиться, но не смог. Словно парализованный, смотрел он на лук, направленный в его сторону.
Натянув тетиву, человек целился Каору прямо в голову. Сделанный из отполированного обсидиана наконечник стрелы блестел, сразу давая понять, что это не резиновая присоска.
Лицо человека ничего не выражало. Ни злобы, ни доброжелательности, ни возбуждения. Только глаза были как у охотника, который вот-вот получит желанную добычу.
Пораженный, Каору не мог отвести взгляда от наконечника направленной на него стрелы. Страха не было. Происходящее казалось ему нереальным. Когда Каору увидел, что напряжение в луке достигло наивысшей точки, он вдруг представил собственное лицо, искаженное дикой злобой. Через секунду стрела была выпущена. Бесшумно летящий наконечник увеличивался по мере приближения. Уворачиваясь от стрелы, Каору рухнул вперед, сознание покинуло его.