Олег Иванович закрыл глаза и выругался. Он потерпел поражение. Он думал о том, как разъярится Марченко, и о реакции московского Центра. Тренировки в КГБ отменно подготовили его к тому, чтобы переносить голод, жажду, чрезмерную жару, холод, даже физические страдания. Но он чувствовал, что все это — в прошлом. Теперь он за короткий срок дважды испытал прелести плена, его вышвырнули в суровую пустыню, и Поляков чувствовал себя выдохшимся, усталым, деморализованным. Но полученная в КГБ закалка еще властвовала, она требовала действий. Надо пересилить себя.
Взобравшись на скалистый холм, он увидел всего метрах в трехстах впереди шлагбаум, преграждавший путь. Он ощущал в некогда, вероятно, чистейшем воздухе пустыни примеси всяческой дряни — кислый привкус копоти, выделявшейся при переплавке свинца и цинка, и газов, образовывавшихся в процессе выплавки золота — процесса, которого никому из посторонних не дано было видеть. Эти газы сушили глотку, его опять замутило. Но он знал, что медлить нельзя. Полковник двинулся вперед, и скоро ему удалось понять, в чем заключается одна из особенностей Зарафшана. Вооруженные солдаты патрулировали вместе с полицией дорожное движение, и весь город с карьером и производством был окружен тройной проволочной оградой.
«Золотой город» был занят работой все двадцать четыре часа, все семь дней недели, это давало Полякову возможность кое-что рассмотреть и понять. Полковник слышал, как пыхтит камнедробильная машина возле открытых разрезов. Он видел огни машин, перевозящих руду на плавильные заводы и возвращающихся обратно с пустыми кузовами. Он разглядел жилые кварталы новостройки — мечты социалистической действительности, где здания стояли правильными рядами, отбрасывая свет окон и на небо, и на окружавшую их пустыню. В них жили инженеры, горняки, геологи, покинувшие свои дома в России ради хорошего заработка, различных привилегий и гарантированной квартиры в удушающей жаре узбекских просторов. Но что же сейчас? Ведь в развалившейся советской империи никто не имел законных преимуществ. Теперь каждый боролся за себя, в том числе и русские рабочие, привязанные намертво к Зарафшану, зарабатывающие бесполезные рубли и не имеющие возможности куда-нибудь выехать даже за большие деньги.
Поляков распознал отчетливый рокот турбовинтового «Ан-26», катившегося по взлетной полосе где-то справа. И он зашагал в направлении, как он представлял, на юго-восток. Хотел сделать крюк по холмистой, заросшей низким колким кустарником местности в обход проволочного забора, затем пересечь песчаную полосу на окраине аэродрома. Способность определять направление и расстояние не подвела. Примерно через пятнадцать минут он оказался у ограды взлетной полосы и притаился меж двух радаров на обочине аэродрома. Сухие кустарники вокруг взлетной полосы начали приобретать очертания, когда стал пробиваться первый голубой отсвет, наполняющий пустынный пейзаж с востока. Без бинокля трудно различались детали того, что было перед ним и что там происходило. Но он все же разглядел, как работники наземной службы вертелись вокруг кормовой части грузового «Ил-76». Бензозаправщик отчалил. Команда, трое, взобрались в низко сидящий фюзеляж, зажегся свет в пилотской кабине.
В течение нескольких минут ничего не произошло. Легкий ветерок сдувал ночную прохладу. Прогретый воздух над гудронированной полосой снова начал дрожать, искажая вид местности. Затем совершенно отчетливо проявился «КамАЗ», под военной охраной он двигался медленно от ангара к «Ил-76», сделал большой полукруг и остановился, притиснувшись задним бортом к хвостовому люку. Полякову казалось, что он узнал машину, на которой выехал из Хивы. Солдатский наряд быстро окружил самолет, хотя возможность нападения в этом чрезвычайно охраняемом районе пустыни была весьма и весьма маловероятна. Полковник видел, как за оградой автопогрузчик перебрасывал тяжелые чушки из «КамАЗа» в брюхо воздушного грузовика. Минут за десять все было закончено, груз находился в полной безопасности. Автомашина отъехала в сторону. Наземная команда подняла хвостовую лесенку, и лишь тогда охрана удалилась к «КамАЗу».
На спине и под мышками у Полякова прилипала рубаха, жара над пустыней вновь поползла к обычной отметке в сорок восемь градусов. Полковник чувствовал недомогание, оно усугублялось какой-то тревогой. Он сперва подумал, что следовало бы воспользоваться тем шансом, какой предоставляла эта обычная на вид переброска зарафшанского металла в московские хранилища. Но было ли это золото, изъятое узбекской бандой с дачи Раджабова в Хиве?