Как там говорил отец? Вернее, Марк Твен — всюду, где слабые и люди обладали чем-либо, что хотели иметь люди сильные, первые всегда уступали это по доброй воле. Так-то.
Разумеется, никто всерьез их наказывать не будет, все эти пугалки Червякова теперь снова показались ей смешными и отчасти даже нелепыми. Хорохорится, — подумала она. А эти его друзья… Она никогда не видела, чтобы Червяков проводил время в компании одноклассников. Его часто можно было видеть с ребятами гораздо старше, даже с мужчинами за двадцать и тридцать лет — она все гадала, какие у него могут быть с ними общие интересы и ей это не давало покоя. Однажды она даже видела… как те парни, с которыми он тайком переговорил за школьной мусоркой — потом избили этого старшеклассника, у которого отец работал трудовиком. Кажется, Витькин дружбан. Разумеется, она никому об этом не сказала. Теперь-то все встало на свои места. Это его друзья. Такие же дерзкие, нагловатые, явно смелее, чем ее одноклассники. И даже если они решат… туда пойти, напугать и даже… как они сказали, взять эти вещи… они же не всерьез, посмотрят и вернут. Но в случае чего, она, конечно же, поговорит с Червяковым, и он согласится с ее мнением, чтобы не перегнуть палку. Не станут они сильно их пугать. Нужно будет сразу его предупредить. Мало ли что.
Она вдруг беспомощно оглянулась. Пораженная своим мыслям, она оказалась словно застигнута врасплох, поймана с поличным. Лиза открыла рот, будто рыба, выброшенная на берег и, дрожа всем телом, тихонько, почти неразличимым в свисте ветра голоском позвала:
— Давид… Давид… ты еще здесь? Давид, пожалуйста…
Ей никто не ответил.
Нет. Она должна быть сильной. Ни к чему эти нюни. Разве не так постоянно говорил отец? Соберись! Не будь тряпкой! Корнилова по математике получила пятерку, а ты четверку. Если такое еще раз повторится в этой четверти… — в его глазах, налившихся яростью и гневом, словно у быка перед мулетой — красным полотнищем в руках матадора, плясали зловещие огоньки. Он показывал на стену, где с длинного гвоздя свисала нагайка, переплетенная кожаная плеть. Еще один раз!
«Этого больше не повторится, папа», — шептала Лиза, всеми силами стараясь не пролить ни единой слезинки.
«Смотри у меня, бестолочь!»
Она вздрогнула, ей показалось, что это не Давид, а отец стоял позади туалета и испытывал ее на прочность.
Дыхание перехватило и она, толкнув дверь, буквально вывалилась наружу. В лицо ударил холодный ветер, растрепал волосы и мгновенно привел ее в чувство. Она оглянулась. Ни рядом, ни позади деревянного строения никого не было видно. Кривая дверца болталась на скрипучих петлях. Лиза сделала шаг назад и закрыла ее. Потом посмотрела на листок, который до сих пор сжимала в руках и сунула его в карман куртки. Потом пригодится, если еще раз придется идти сюда, — решила она.
— Наконец-то! — раздался голос Червякова. — Я уже околел!
Она подошла ближе. Он внимательно посмотрел на нее, пробуравил пронизывающим взглядом и ей показалось вдруг, что он совершенно трезв. Как стеклышко. Но в то же мгновение он нелепо взмахнул руками, едва не оступился на скользкой ступеньке и, покачиваясь, схватился за ручку двери.
— А нам все равно, а нам все равно, станем мы храбрей и отважней льва… — запел он пьяным голосом, и Лиза подумала, что он такой же обыкновенный, как и все. Только немного старше. И наглее. А значит, бояться совсем нечего.
Она шагнула вслед за ним внутрь дома.
Глава 12
1941 год
Негромкий, царапающий звук заставил Витю оглянуться как раз в тот момент, когда он закрывал крышку ящика, собираясь спуститься вниз, в подпол, где уже были навалены кучи тряпья, старый топчан, погрызенный мышами, полушубок со свалявшейся шерстью, в которой застряли засохшие листья травы, охапка благоухающего сена из кладовки и даже тканый коврик, что лежал у входной двери.