Но все это было преамбулой к развернувшейся кипучей деятельности государя: истинное потрясение Боярская дума получила тогда, когда Петр объявил, что сам отправится в путешествие за границу дабы подать личный пример подданным в ученье и заручиться дополнительной поддержкой союзников в борьбе с «басурманскими ордами». Никогда еще московский православный государь не покидал пределов страны. Решение царя было настолько необычным, что не укладывалось в головах современников.
Глава 3
Свидание с Европой
Идея Великого посольства сложилась у Петра не только по официально заявленным причинам и под воздействием смутного понимания давно назревших в стране преобразований. Царем в немалой степени двигало острое любопытство. Он так много слышал о процветании западных стран, их разумном государственном устройстве и диковинных технических изобретениях, что непременно хотел все увидеть собственными глазами, особенно Голландию, в которую влюбился заочно по рассказам иностранцев. Готовилась не просто дипломатическая поездка с познавательной программой, а широкомасштабная акция по изучению зарубежного опыта и обретению передовых знаний, массовая вербовка на русскую службу морских офицеров, сделавших карьеру благодаря собственным талантам, «а не по иным причинам», корабельных мастеров, разных других специалистов, как военных так и гражданских, закупка оружия, материалов для производства вооружений, инструментов, навигационных приборов, судового оборудования, книг, карт, добротного сукна… Вместе с государем готовилось отправиться в путешествие двести пятьдесят человек.
Сборы за границу подходили к концу. Лефорт давал прощальный обед, когда к нему в дом явились два стрельца Стремянного полка и попросили о срочной встрече с царем по делу государственной важности. Петр безотлагательно принял их. Стрельцы сообщили государю, что полковник Иван Циклер плетет среди стрельцов против него заговор. Взбешенный Петр вызвал охрану, приказал немедленно арестовать злоумышленника, пытать и учинить следствие, в котором сам принял участие.
Циклер признал, что вел разговоры о покушении на царя с окольничим[19] Алексеем Соковниным и его зятем Федором Пушкиным, которые были крайне недовольны вводимыми государем новыми порядками, отправкой двух сыновей Соковнина на учебу за границу. Алексей Соковнин, старовер, родной брат знаменитой боярыни Морозовой, воспринял участь своих отпрысков на чужбине как явную погибель. Сам Циклер, переметнувшийся в лагерь Петра во время его противостояния с Софьей в 1689, больше руководствовался личными мотивами: рассчитывая на стремительную карьеру за измену Софье, полковник жестоко обманулся в своих ожиданиях, затаил злобу и обиду. Надеясь избежать смерти, он рассказал и о делах давно минувших дней. Во время правления Софьи Иван Милославский и сама царевна подбивали его и Федора Шакловитого «учинить над государем убийство». Всплыла тень умершего одиннадцать лет назад Ивана Милославского – самого ненавистного врага царя. В гневе Петр был страшен. Он лично разработал процедуру жуткой казни злоумышленников.
Царь приказал вырыть труп Ивана Милославского, доставить на запряженных свиньями санях в Преображенское и установить в открытом гробу под платформой возведенного эшафота. Циклера и Соковнина четвертовали, Пушкину и двум стрельцам-соучастникам просто отрубили головы. Кровь казненных стекала в гроб на истлевшее тело Милославского, объединяя врагов государя в бесчестии. Даже смерть не избавляла их от лютой ненависти и жестокой мести грозного царя. Отсеченные головы развесили на кольях, укрепленных в каменном столбе, порубленные тела сложили у его подножия. Источая тошнотворный запах, они пролежали там несколько месяцев. Подобные ужасающие картины служили красноречивым предупреждением всем противникам воли государя, а таковых было немало.
Потенциальную угрозу царю представляли занимающие влиятельные государственные посты многочисленные родственники его жены – Евдокии Лопухиной. Петр если и имел к ней какие-то чувства как к матери своего сына, всерьез увлекшись Анной Монс, окончательно растерял их. И без того редкие встречи царя и царицы давно прекратились. Евдокия, образцовый продукт затхлого русского терема, бесцветная, инертная и невежественная, была не в состоянии понять интересы и стремления супруга, совершенно не подходила ему – энергичному, порывистому, чувственному, страстному и увлекающимся всем новым. Ее обывательский кругозор и потребности ограничивались толкованием снов, бесконечными молитвами, душеспасительными беседами с блаженными, квашением капусты, выпечкой домашних пирогов, кашами, киселями… Между супругами не было ничего общего. Петр считал Евдокию невыносимо скучной и глупой, от общения с ней он не испытывал ничего, кроме раздражения.