Из него хлещут потоки эмоций; эти потоки уничтожают композицию текста, превращая его в хаотичное месиво из цитат, жалоб на нерадивых подданных — изменников и корыстолюбцев, манифестацию безграничности монаршей власти, гневных нападок, меланхоличных зарисовок прежней жизни, попыток истинного покаяния и ядовитых стрел покаяния ложного, саркастического. Царь легко использует элементы одних жанров для нарочитого, символического разрушения других, занимается пародированием, мешает высокое и низкое, равняет государственную измену и худые подарки своей родне. В его текстах клокочет гнев, исходит обжигающим холодом презрение, полыхает жгучая ирония.
Писания царя Ивана Васильевича необыкновенно артистичны. В них порой виден не столько православный государь, исполняющий пастырский долг в отношении своего народа, сколько блестящий лицедей, чувствующий, с каким вниманием «зрители» следят за каждым его словом.
Подобная личность в высшей степени способна оценить «чужую игру» — мощь ума и художественного, в том числе литературного, дарования. А оценив, принять ее как нечто родное, драгоценное. Как своего рода образец.
В таком случае литературный талант духовного писателя, скорее всего Ермолая-Еразма, мощно повлиял на один из главных поворотов русской политики XVI столетия. Ай да Ермолай! Ай да Еразм!
Источник не позволяет твердо определить, какой период отпечатался в «Повести…», придав ей очевидную антибоярскую направленность, — «боярское царство» 1530–1540-х годов или предопричный кризис 1564 года. Думается, обе гипотезы следует считать равновероятными.
Но в любом случае древние «муромские бояре» из «Повести…» представляют собой отчасти переодетых московских вельмож середины XVI века.
Глава 9
ПОСМЕРТНОЕ ПОЧИТАНИЕ СВЯТЫХ ПЕТРА И ФЕВРОНИИ
Рассказ о судьбе святого неполон да и просто невозможен без повествования о его «посмертной жизни» — истории мощей и церковного почитания этой личности.
В христианском понимании смерть — всего лишь точка в земной жизни души; душа святого после кончины отходит Христу под руку для жизни небесной. О ней ничего нельзя рассказать, если только сам святой не сообщит нечто о себе, явившись по Божьей воле верующим.
Но посмертные чудеса, культ святых мощей и постепенное осознание святости человека, покинувшего бренный мир, составляют суть той части его посмертной жизни, которая открыта христианам.
Неизвестно, когда именно началось поклонение князю и его супруге. Ясно лишь, что в XV столетии их уже почитали. К 1547 году относится их официальная канонизация на Большом церковном соборе в Москве. Согласно местному преданию, мощи Петра и Февронии помещались в каменной гробнице, стоявшей в Муромском городском соборе. «Повесть…» сообщает о том же.
Почитание мощей имеет в православии сложное богословское обоснование. В древности да и в относительно недавнее время на сей счет гремели споры. Церковные деятели создали обширные труды, растолковывая проблемы, вызывавшие наиболее острую полемику.
Рассказ о святых мощах Петра и Февронии Муромских стоит начать с краткого слова о позиции Православной церкви.
Прежде всего: Русская церковь культ мощей безусловно признаёт частью вероисповедной нормы.
«Многие считают, что мощи должны быть нетленными, — писал праведный Алексий (Мечев), — если же этого на деле не оказывается, то говорят об обмане, и это ложное мнение усиленно стараются нам навязать»[250]. Так пишет он в тяжелые для Церкви и для судьбы многих мощей 1920-е годы.
Слово «мощи» происходит от корня «мощ», то есть мощи — это и есть кости, скелет, та внутренняя опора, на которой держится тело. Вот исключительно важный момент для понимания того, что представляет собой православное почитание мощей.
Известный церковный историк Е. Е. Голубинский писал: «Правильное представление… таково, что мощи святых иногда суть более или менее целые тела, иногда же одни кости. Самое название останков святых мощами означает, что предки наши разумели под ними по преимуществу кости, ибо слово „мощи“ значит именно кости. В 1472 году в Москве по случаю перестройки Успенского собора открывали гробы митрополитов для досмотра их тел, и о результате досмотра пишется в одной летописи: „Иону цела суща обретоша, Фотея же цела суща не всего, едины ноги толико в теле, а Кипреана всего истлевша, едины мощи“; совершенно ясно, что „едины мощи“ значит: одни кости»[251].
250