Смертельный конфликт отца и сына в массовом сознании базируется на мифе, основание которому заложил сам Петр.
Нартов передает: «О царевиче Алексее Петровиче, когда он привезен был обратно из чужих краев, государь Толстому говорил так: „Когда бы не монахиня (первая жена Петра Евдокия Лопухина, постриженная в монахини. – Я. Г.), не монах (духовник царевича протоиерей Яков Игнатьев. – Я. Г.) и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень – старцы и попы! Отец мой имел дело с одним бородачем (патриарх Никон. – Я. Г.), а я с тысячами. Бог сердцевидец и судия вероломцам! Я хотел ему блага, а он всегдашний мне противник”.
На сие Толстой его величеству отвечал: „Кающемуся и повинующемуся милосердие, а старцам пора обрезать перья и поубавить пуху”. На это повторил его величество: „Не будут летать скоро, скоро!”».
Диалог этот вполне правдоподобен. Петр, как мы знаем, считал духовенство едва ли не главным своим врагом. И проведя руками Феофана Прокоповича церковную реформу, ликвидировав патриаршество, отменив тайну исповеди, сделав церковь частью бюрократического механизма, царь «обрезал перья» настолько, что лишил церковь сколько-нибудь значительной роли в жизни государства.
Репутация Алексея была, как водится, посмертно создана теми, кто его пытал и убил: глуповатый, безвольный, ленивый человек, марионетка в руках темных попов и противников прогрессивных реформ. Визуально для нас царевич – хилый, жалкий молодой человек с картины Николая Ге, стоящий перед могучим гневным Петром.
Несомненно, личность Алексея несопоставима с мощной фигурой его великого отца. Но и расхожий карикатурный образ действительности не соответствует.
Наблюдательный Уитворт, наполнявший свои донесения только значимыми сведениями, внимательно следил за жизнью царевича.
28 февраля 1705 года он сообщает в Лондон: «…я имел честь приветствовать сына и наследника царского, Алексея Петровича, высокого красивого царевича лет шестнадцати, который отлично говорит на голландском языке и присутствовал на обеде вместе с Федором Алексеевичем Головиным и председателем военного совета Тихоном Никитичем <Стрешневым>, который прежде был дядькой царя и до сих пор пользуется его доверием»[16].
Головин успешно руководил внешнеполитическими делами, а Стрешнев возглавлял Разрядный приказ, орган, который до 1711 года был своего рода военным министерством.
И Головин, и Стрешнев пользовались особым доверием Петра, и то, что царевич был представлен ими послу державы, отношения с которой Петр в это время упорно старался наладить, знаменательно.
Что до внешности Алексея, то австрийский дипломат Оттон Плейер описывает его в донесении своему императору как красивого, высокого, широкоплечего молодого человека с тонкой талией, которого портит только сутулость.
12 августа того же года Уитворт пишет из Смоленска: «…Вечером сюда неожиданно прибыл юный царевич Алексей Петрович, возвращаясь из армии в Москву, говорят, в последствие слабого здоровья, но я думаю, скорее для того, чтобы государство не осталось совсем покинутым, так как кампания продлится, по-видимому, долее, чем первоначально ожидали»[17].
Весьма осведомленный Уитворт воспринимал Алексея как полномочного представителя царя.
24 декабря 1706 года: «Царь торопливо и втайне отправляет в Польшу царевича-наследника, который выезжает отсюда (из Москвы. – Я. Г.) завтра же»[18].
Поскольку в Польше шла борьба группировок за престол, с которого Карл XII сместил саксонского курфюрста Августа, то Уитворт предполагает, что Петр намерен предложить своим сторонникам кандидатуру Алексея, хотя вскоре от этой идеи дипломат отказался; однако то, что она у него возникла, свидетельствует о репутации Алексея в этот период.
28 мая 1707 года: «Полагают, что главным театром военных действий будет Литва, почему наследнику-царевичу государь приказал учредить обширные магазины в Смоленске и Могилеве…»[19]
От снабжения армии продовольствием на период активных боевых действий слишком многое зависит, чтобы поручать это ненадежному человеку. В это время Петр явно доверял наследнику.
А вскоре, осенью 1707 года, когда ждали вторжения Карла, Алексею было поручено руководить укреплением Москвы. Очевидно, царь остался доволен деятельностью царевича, поскольку положение его было весьма прочно.