4 августа сторонниками Петра был сделан шаг, который можно было в противном лагере понять как первый удар. В этот день Петр находился в Измайлове и праздновал именины царицы Евдокии Федоровны. После литургии состоялось вошедшее в обычай угощение думных и ближних людей кубками фряжских питей, а чинов московского дворянства, дьяков и гостей — водкой, а затем поздравлявшие приглашены были к царскому столу. В числе поздравлявших явился в Измайлово и Шакловитый. От Шакловитого, пользуясь его присутствием, потребовали выдачи одного из его клевретов, стрельца Стрижева, наиболее усердно подбивавшего других против младшего царя. Шакловитый отказался было его выдать и был арестован в Измайлове, но, впрочем, вскоре же и отпущен. Напряженное озлобление, о котором говорил Гордон, дошло до высшей точки. 6 августа, читаем в его дневнике, «ходили слухи, которые страшно передавать». Обе враждующих стороны как бы стали в позы обороняющихся, каждая готова была ожидать нападения и видеть начало этого нападения в любом движении противника. Катастрофа разразилась в ночь с 7 на 8 августа. 7 августа в Москве нашли подметное письмо, в котором объявлялось, что в ночь на 8-е придут из Преображенского потешные побить царя Ивана и всех его сестер. Были приняты меры предосторожности, Кремль был заперт; туда пропускали только известных лиц. В Кремль вызван был на ночь сильный отряд стрельцов в 100 человек. Другому отряду, в 300 человек, велено было стоять наготове на Лубянке. Среди стрельцов различно объяснялась причина их вызова: одни говорили, что они вызваны для того, чтобы ранним утром сопровождать царевну в Донской монастырь; другие — что им придется «постращать в Преображенском», третьи — что, наоборот, оборонять Кремль от ожидаемого нападения потешных конюхов, которые придут из Преображенского. Носились самые противоречивые слухи. Среди стрельцов самого преданного, казалось бы, Софье Стремянного полка образовалась группа из семи человек, преданных Петру, во главе с пятисотенным Ларионом Елизарьевым, которые с тревогой следили за приготовлениями этой ночи и видели в этих приготовлениях замысел напасть на Преображенское. Ожидание достигло того напряженного состояния, при котором малейший шорох может показаться раскатами грома. Вдруг ночью в Кремль въехал прискакавший зачем-то из Преображенского спальник Петра Плещеев со своим человеком и двумя потешными. Его почему-то пропустили через Никольские ворота, но затем стащили с лошади, задержали вместе с его спутниками и повели на допрос к Шакловитому. Вызванная этим происшествием тревога показалась группе преданных Петру стрельцов критическим моментом. Двое из них, Мельнов и Ладогин, помчались в Преображенское, чтобы известить Петра о грозящей опасности. Царя разбудили. В одной сорочке, босой, он вскочил на коня (одежда была ему принесена в соседнюю рощу), а затем помчался к Троице, куда и прискакал утром 8 августа. Измученный этой скачкой, он, войдя в келью, бросился на постель и в слезах рассказал прибежавшему архимандриту Викентию о грозившей опасности. В тот же день приехала в монастырь царица Наталья Кирилловна, пришли потешные и стрельцы стоявшего в Преображенском Сухарева полка.