Новые друзья Гордон и Лефорт вводили Петра в круг общества Немецкой слободы, в этот привлекательный для молодого Петра западноевропейский уголок, устроившийся по соседству с Москвой. Там было столько нового, столько интересного и заманчивого для его ненасытной любознательности! В слободе все было так не похоже на дворцово-монастырский ритуал Кремля. Там господствовали более свободные, но более утонченные нравы. Там умели интенсивно работать, но умели и досуг посвящать удовольствиям гораздо более изящным. Но не одни только эти «супе» и балы с дамами и танцами могли привлекать Петра в слободу; в нем могли возбуждаться в слободе и более серьезные интересы. В слободе, как в уголке Западной Европы, в думах и разговорах ее пестрого разнонародного населения неизбежно должны были находить отзвук великие события, развертывавшиеся тогда на Западе, — та упорная борьба, которая шла между Людовиком XIV, с одной стороны, Голландией и Англией, престол которой только что занял голландский штатгальтер Вильгельм, — с другой.
«В Немецкой слободе, — как верно изображал ее Погодин, — жили люди всех европейских народностей и исповеданий: голландцы, англичане, шотландцы, немцы, итальянцы, реформаты, кальвинисты, католики. Все они с напряженным вниманием следили за событиями, смотрели на них с своих точек и желали успеха той или другой стороне, смотря по тому, что для кого было выгоднее или согласнее с их понятиями. Между тем все они жили вместе, в одной слободе, служили одному государству или имели дело с одним государством и всякий день должны были входить в сношения друг с другом. Потому они могли только спорить между собою, рассуждать, доказывать и отвергать, действовать только посредством убеждений, что все происходило очень часто в присутствии Петра, который всякий почти день был между ними и слушал их горячие состязания. Для восприимчивого, быстро все схватывающего Петра, с мыс-лию, неустанно работавшею, с живым воображением, эти состязания сделались новою школою политическою. Пред ним открывался новый свет, выступали перед глазами явления, доселе неизвестные, круг зрения расширялся, и он, слышавший и знавший до сих пор только о соседях поляках, татарах и турках, со врожденной своей проницательностию и любознательностию устремлял далее свои пытливые взоры»[154].
IX. 1691 г. Потешные бои под Семеновским
1691 г. прошел во многом подобно предыдущему с довольно строгим исполнением всей программы московского дворцового обихода, но и с очень заметным, еще более тесным сближением с Немецкой слободой и иноземцами. По установившемуся уже обычаю с Рождества и до Фоминой недели Петр по большей части жил в Москве, прерывая это местопребывание в столице кратковременными выездами в то или другое из подмосковных сел, выездами, о которых даже и не упоминают Дворцовые разряды и о которых мы знаем из дневника Гордона. 1 января Гордон был вызван в Кремль и получил приказание быть на другой день при государе в Преображенском. 2 января Петр в Преображенском сказал ему, что придет к нему на другой день обедать, останется у него на ужин и проведет всю ночь в его доме. Действительно, 3 января Петр приехал к Гордону в 10 часов утра с огромной свитой и тотчас же сел за стол. Гостей было 85 человек, и при них около сотни слуг. Компания обедала, затем, когда пришло время, ужинали, а ночь, как выражается Гордон, провели «по-лагерному». На следующее утро веселое общество переправилось к Лефорту, где обедали и оставались до 7 часов вечера. 6 января вместе с братом Петр присутствовал на водоосвящении, совершенном во всем одинаково с прошлым годом. 8-го в Столовой палате Кремлевского дворца цари принимали иностранных послов: польского резидента Юрия Доминика Довмонта и посланца волошского воеводы Яна Белевича. Но официальная разрядная записка отмечает, что в этот день в навечерие памяти Филиппа митрополита к вечерне и молебному пению и в самый день памяти 9 января к литургии в Успенский собор царю Петру выхода не было, выходил один царь Иван Алексеевич. 11 января Петр обедал у князя Б. А. Голицына, где был и Гордон. 12 января, в день именин царевны Татьяны Михайловны, царь был на литургии в своей дворцовой церкви Петра и Павла, но на обычную в таких случаях церемонию пожалования вином и водкой думных и служилых людей не выходил — было, очевидно, некогда: во дворец был вызван сын генерала Гордона Яков приготовлять фейерверк. Тем же делом занимался при дворе и зять Гордона Рудольф Страсбург. Занятие было небезопасное: Страсбург в том же январе 1691 г. опалил себе голову, руки и ноги, так что едва избежал смерти. Трое других пострадавших при этом умерли. Получил ушиб руководитель этого занятия учитель Петра Франц Тиммерман. 24 января во дворце опять был прием иностранных дипломатов, резидентов польского Довмонта и голландского Ягана Вилиама ван Келлера, причем последний подал государям грамоту от принца Вильгельма Оранского с извещением о вступлении его на английский престол. 26 января, в день Ксенофонта и Марии — «день ангела» царевны Марии Алексеевны, — Петр опять ограничился только присутствием на литургии в своей дворцовой церкви и к пожалованию поздравителей не выходил. 28 января он посетил больного боярина Родиона Матвеевича Стрешнева; после того заезжал к Гордону. 30-го он вместе с царем Иваном Алексеевичем присутствовал в Архангельском соборе на панихиде по царю Алексею Михайловичу по случаю годовщины его смерти[155].
154
Погодин. Петр Первый. Первые годы единодержавия (Русский архив. 1879. Кн. I. С. 17–18).