Из разбираемых ответных писем членов посольства выясняется, какими вопросами интересовался Петр. Оказывается, что царь сообщал им о заключаемом им с англичанами договоре о предоставлении последним табачной торговли в России. Мы уже видели выше, что в октябре 1697 г. английские послы в Гааге сделали великим послам предложение о такой торговле. В депеше от 25 февраля/7 марта австрийский резидент Гофман доносил своему правительству из Лондона, что «здешняя московская торговая компания через депутацию просила царя позволить ей ввозить в его землю табак, на что он по своей обычной манере говорить (как будто бы он не был сам царь) отвечал, что у царя в его стране есть Совет, к которому и надо обратиться по этому делу, и что царь в подобных случаях ничего не предпринимает без его мнения. На этом названная компания должна была успокоиться»[110]. Компания получила отказ потому, что явился другой претендент на приобретение права табачной торговли в России. Это был не кто иной, как столь пришедшийся Петру по душе адмирал маркиз Перегрин, который был, видимо, не прочь пуститься в торговые аферы и вступил в переговоры с царем. К концу февраля главные условия договора в беседах Петра с Кармартеном определились, и Петр сообщил об этом деле послам особым письмом, приказывая им изготовить текст договора на русском, латинском и немецком языках, так как договор должен был быть заключен от имени посольства. В письме к послам царь так обозначал эти главные условия договора: «привозить на всякой год 10 000 бочек табаку, а во всякой бочке по 500 фунтов, за всякой фунт по 4 копейки пошлин, а пошлины платить в тое пору, как сложат в анбары, хотя продадут или не продадут, так же и на море, не считая пропажи, всегда давать (т. е. все равно взыскиваются с 10 000 бочек, будет ли продано это количество товара или нет, даже и в том случае, если бы часть его была утрачена при перевозке по морю). А уговор учинили на 7 лет из вышеписанного счету. Дают здесь 12 000 пунт стерлингов и хотят отдать при отдании писма (т. е. при вручении им текста договора). А каково образцовое их письмо у нас, и то посылаю к вам. А вышеписанное писмо изволте написать на руском, и латинском, и немецком языке, запечатав вместе»[111].
При этом послам дано было оригинальное повеление: распечатать письмо не иначе, как предварительно осушив по три кубка. Послы в ответных письмах от 1 марта сообщают об исполнении этого приказания и выражают сочувствие условиям договора, находя их выгодными. «Sarrassena den, — пишет Лефорт, — buili ou mene tauarissi i po oucasa teuoia grammatou nie adpirali dacammestou 3 coubi velichi pili, a posli cittali i 3 rassi icho pili. A vi isuoliti kod nieamenosco (т. е. хоть немножко) pit pro sedoroue, catore mi pili. Grammatou, catoroi ti precacis (т. е. ты прикажешь) teuoia milos pochelat, peitnitsa gatona anna boudet is perua potesta (грамоту, которую ты приказываешь к твоей милости послать в пятницу, готова она будет с первой почтой). Voistene pomojamon (т. е. по-моему), diala dobra…» и т. д.[112] «Писмо, государь, милости твоей, — сообщал Головин, — которое велено роспечатать, когда выпиты будут три купка немалой меры, отдано мне февраля в 27 день, и того жь часа, уведав о состоянии дела оного, выпили три купка гораздо немалы, от которых гораздо были пьяны, однако жь, выразумев, истинно радовались и Богу благодарили. Дай, дай Боже окончать весь сей путь наш благополучно. А договорное писмо, учиня по обычаю, вскоре, конечно, государь, подписав и подпечатав, пришлем в первой по сей почте. Истинно, государь, особливо я сему рад душею»[113]. Возницын доносил о том же в таких выражениях: «с стороны же (т. е. что касается), государь, по истинне так щастливого и богатого договору о привозе табаку с нарочитым платежем пошлин, а еще и з знатным числом в задаток денег, по указу, государь, твоему, три, не роспечатав, исполня, прочли и, выразумев такое прибылное и пожиточное дело, благодаря Бога, попремногу обрадовались и тебе, государю милостивому, за твои труды много и премного челом бьем. И той ради радости, призвав честно друга своего Ивашку Хмелницкого и ево сродников, такой с ним бой учинили, какого невозможно болши быть, со многим выкликанием: виват». Возницын передает далее впечатление голландцев, которые, узнав о договоре через находящегося в Англии, чтобы наблюдать за действиями Петра, Захария Дикса, сетуют, что такое выгодное дело досталось в руки англичан, и опасаются, чтобы англичане вовсе не отбили их от московского торга: «О сем, государь, договоре есть ведомость и у галанцов, которые по премногу сетуют и зело желеют, что отправили нас от себя тщетных; и гораздо боятца агличан, дабы их вовсе от московского торгу не отбили, а паче от того опасны, что они во всем негодными себя тебе, государю, оказали. Знатно, государь, пишет, о всем к ним Дикс, и туда, мнитца мне, поехал не от себя; чаю, ото всего здешнего совета, дабы все видел и слышал»[114].
111
Подлинное письмо не сохранилось. Из него сделана приведенная выписка, начинающаяся словами: «В государеве писме написано» (Арх. Мин. ин. дел. Английские дела 1698 г., № 1, л. 38).
112
П. и Б. Т. I. С. 702–703. Проект договора был действительно послан из Амстердама в Англию в пятницу 4 марта (см. ниже, с. 528; см. также Пам. дипл. сношений. Т. VIII, 1185–1189).
114
П. и Б. Т. I. С. 701. Этот эпизод с торжественным распечатыванием царского письма описывает находившийся тогда в Амстердаме, приехавший туда из Женевы брат Лефорта Яков, ошибочно только относя его к 1 марта. По его словам, 28 февраля (?) пришла почта из Лондона. Среди царских писем было одно с адресом: трем послам с тем, чтобы вскрыть, после того как трижды будет выпито за мое здоровье. На следующий день, 1/11 марта (?), Франц Лефорт пригласил своих товарищей к обеду, чтобы исполнить приказание. Никого из посторонних при этом не было. Прибывшие из Женевы родственники Лефорта обедали в своей комнате, ожидая чего-то особенного. «В середине обеда, — продолжает Яков Лефорт, — мой племянник, секретарь (Петр Лефорт), пошел туда, чтобы узнать, что содержит письмо; но немало было наше удивление, когда нам сообщили, что в письме возвещалось только, что его величество в четырех милях от Лондона велел строить корабль и чтобы наблюдать за этим, сам находится там. Таким образом, мы не умнее, чем в начале: Auf solche Weise sind wir nicht klüger, als im Anfange (Posselt. Lefort, II, 469–470)». Очевидно, что послы скрыли от родственников Лефорта настоящее содержание письма.